Стихи святых и новомучеников
В ноябрьском номере журнала «Православное книжное обозрение» опубликована рецензия на книгу «Поэзия русских святых».
Поэзия русских святых (составитель диакон Георгий Максимов). М.: Православное Миссионерское Общество имени прп. Серапиона Кожеозерского, 2012. — 28 с.
ИС 12-207-0602
Эта книга — брошюра на скрепке. В ней 28 страниц, на ее обложке написано «Поэзия русских святых». Ни тиража издания, ни номера ISBN читатель в книге не найдет. Зато найдет стихи, что по нынешним временам редкость, потому что выпускать поэтические сборники издатели не любят — кто захочет работать себе в убыток? А между тем эта недорогая книга будет небезынтересна каждому человеку, способному на вдумчивое чтение. Ведь не секрет, что стихотворение — это своего рода оттиск с души поэта. Перед нами же оттиски с тех душ, которые в течение своей земной жизни пришли к святости.
В сборник, составленный диаконом Георгием Максимовым, включено 18 стихотворений. Условно книгу можно разделить на две части. Первую составляют стихотворения святых, живших в XIX веке: святителя Филарета Московского, святителя Иннокентия Херсонского, святителя Игнатия (Брянчанинова), преподобного Варсонофия Оптинского. Во вторую часть книги включены стихотворения новомучеников XX века: священномученика Аркадия (Гаряева), священномученика Владимира (Лозина-Лозинского), священномученика Илии (Громогласова), священномученика Павла (Брянцева), священномученика Александра (Хотовицкого), мученицы Татианы (Гримблит), священномученика Николая (Кобранова), а также преподобного Серафима Вырицкого.
В стихотворениях, собранных в книге, есть целый ряд общих черт. Во-первых, все они теоцентричны. Помимо лирического героя (в нашем случае его можно отождествить с автором), который есть в любом стихотворении, в большинстве анализируемых стихотворений присутствует высшее начало: поэт либо пишет о Боге, либо обращается к Господу, к Божией Матери. Перед нами стихи, всё внутреннее напряжение которых направлено к Богу. Во-вторых, эти стихотворения отличает ясность и чистота мысли, что влечет за собой и простоту формы. В-третьих, в большинстве стихотворений присутствует интонация понуждения себя к подвигу христианской жизни. Например:
Когда ж по слову Бога Слова
За правду будешь ты гоним,
Теки вослед за нею снова,
Любовью к ней руководим…
(Святитель Иннокентий Херсонский «Не унывай»)
или
Уйду от людей и в глубокой пустыне
предамся рыданьям:
Там в пищу мне будут лишь стоны,
а слезы — напитком.
Оплачу себя, мое сердце убитое,
мир, в зло погруженный, —
И сниду в могилу печальный,
в надежде отрады на небе.
(Святитель Игнатий (Брянчанинов) «Убили сердце…»)
При невнимательном, беглом взгляде такое понуждение себя может показаться искусственным. Но вспомним евангельские слова Христа: От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его… (Мф. 11, 12). Это сейчас авторы сборника уже являются чадами торжествующей Церкви, во время написания стихотворений они были в рядах Церкви воинствующей.
За неимением возможности разобрать в рамках рецензии все стихотворения сборника, остановимся подробно на одном. Приведем его полностью:
Над этим полным страха строем,
Где грех, и ложь, и суета —
Мы свой надмирный город строим,
Наш мир под знаменем креста.
Настанет день, и час расплаты
За годы крови и тревог,
Когда-то на земле распятый
На землю снова снидет Бог.
С крестом как символом спасения,
Он воззовет и рай и ад:
И, се, расторгнутся каменья,
Се, бездны тайны возвестят.
Полярные растают льдины,
Погаснет солнце навсегда,
И первозданные глубины
Откроет каждая звезда.
Тогда из тьмы времен смятенных
В последнем ужасе угроз,
Восстанут души убиенных
За имя вечное — Христос.
И Бог страдавший, Бог распятый,
Он примет подвиг их земной:
Его посол шестокрылатый
Их позовет своей трубой.
И в град Грядущего, ликуя,
Они войдут, как в некий храм,
И вознесется «Аллилуия»
Навстречу бурям и громам.
Тогда, о Боже, к смерти, к ранам,
Ко всей их скорби мировой,
Теперь Тобою осиянным
Мы, люди, бросимся гурьбой.
Твоя любовь есть бесконечность;
И ради их нас не кляня,
Ты, Господи, введешь нас в вечность
Невечереющего дня.
Стихотворение написано священномучеником Владимиром Лозина-Лозинским (1885—1937) во время пребывания в Соловецком концлагере и имеет посвящение А[рхиепископу] И[лариону] — святителю Илариону (Троицкому). Есть один примечательный факт в биографии — теперь житии — священномученика Владимира. Он поступил в Богословский Институт в Петрограде и подал прошение о рукоположении в 1920 году, когда уже шли открытые гонения на Церковь. По всей вероятности, решение стать священником было принято новомучеником под влиянием той трагедии, которую переживала страна, так что и желание идти за Христом даже до смерти было, конечно же, не умозрительным, а абсолютно реальным. С такой же твердостью звучит голос священномученика Владимира в стихотворении, приведенном выше. С внешней стороны это достигается благодаря ассонансам и аллитерациям — нарочитые повторы гласных и согласных звуков требуют особой четкости произношения «…страха строем, / Где грех…», «За годы крови и тревог», «Погаснет солнце навсегда» и др. С внутренней же стороны твердость достигается смирением. Протоиерей Владимир на момент написания стихотворения был исповедником веры Христовой. Но вчитаемся: автор вовсе не причисляет себя к тем, кого Господь принимает за их подвиг, не причисляет себя к тем, кто, ликуя, входит в Вечную жизнь. Но смиренно произносит: «И ради их (убиенных за Христа — Н. М.) нас (людей, обычных людей — Н. М.) не кляня, / Ты, Господи, введешь нас в вечность / Невечереющего дня». Никакие собственные заслуги не оправдают нас в час Суда, и всё, на что мы можем уповать — это великое милосердие Божие и заступничество Его святых.
Большую часть сборника составляют стихотворения новомучеников — близких нам по времени святых. Есть у Варлама Тихоновича Шаламова рассказ «Выходной день», главным героем которого является священник — заключенный Замятин. В. Т. Шаламов пишет: «Я знаю, что у каждого человека здесь (в лагере — Н. М.) было свое самое последнее, самое важное — то, что помогало жить, цепляться за жизнь, которую так настойчиво и упорно у нас отнимали. Если у Замятина этим последним была литургия Иоанна Златоуста, то моим спасительным последним были стихи — чужие любимые стихи, которые удивительным образом помнились там, где все остальное было давно забыто, выброшено, изгнано из памяти. Единственное, что еще не было подавлено усталостью, морозом, голодом и бесконечными унижениями». Созвучно этим мыслям стихотворение священномученика Илии (Громогласова), который был настоятелем храма Воскресения Христова в Кадашах в 1922—1925 гг. А находясь в ссылке, он писал:
В стране суровой и глухой
Не раз с глубокою тоской
Я вспоминал далекий край —
Души моей заветный рай —
Москву священную, и там
Прекрасный, дивный Божий храм,
Богослуженья чинный ход…
Смею думать, что все-таки самым последним для авторов сборника были не стихи. Так что не стоит искать в этой книги вершин русской поэзии. Но зато можно увидеть в ней живые свидетельства о христианском мужестве и смирении.
Наталья Мамлина