10.09.2013

Доклад доктора исторических наук, профессора М.И.Одинцова на круглом столе, посвященном 70-летию избрания Митрополита Сергия (Страгородского) на Патриарший престол

Досточтимое собрание!

Имею дерзновение выступить перед Вами с докладом о личности, жизни и церковной деятельности Патриарха Сергия, дабы в эти юбилейные дни высказать свое отношение к нему и к его памяти. Отдаю себе отчет, что нельзя объять в одном и даже во многих докладах, в книге и в книгах тот сложный и трагичный путь, что прошел Патриарх Сергий вместе с Русской Православной Церковью. Но глубоко убежден, сколь бы ни были наши суждения и представления о прошлом страны, как и о прошлом Церкви, различны, а порой и противоположны, мы просто обязаны участвовать в эстафете исторической памяти от поколения к поколению: ибо в прошлом объяснение настоящего, а настоящее – залог будущего.

Уже нет среди нас непосредственных участников церковной истории первой половины прошлого века. И дистанция временного разрыва будет только увеличиваться. Молодые силы, вливающиеся в Церковь и в общество, нуждаются в незамутненном источнике знаний о своих предках по вере, по крови, по истории. Они не должны оказаться в королевстве кривых зеркал, где каждое из «зеркал» стремится убедить всех и вся в единственности и точности своего зеркального преломления истории.

Я светский историк, но в своей исследовательской работе непреложно следую известному церковному правилу – «не судите…». Поколения наших отцов, дедов, прадедов имели, как и мы сегодня, право на свой социальный выбор и реализацию его в жизни общества, государства, Церкви. Мы вправе иметь суждение о доставшемся нам наследстве, давать нравственную оценку тем или иным деяниям. Правда, при одном условии: если глубоко и беспристрастно (а это порой очень трудно) всматриваемся, познаем ушедшую эпоху, опираясь на принципы историзма, а не субъективно-эмоциональные ощущения.

Мы в долгу перед Патриархом Сергием. Еще в 1947 году при выпуске известного сборника «Патриарх Сергий и его духовное наследство» давалось обещание издать «в скором времени» отдельный сборник документов о Патриархе Сергии. Но… Хочется надеяться, что сегодняшняя наша встреча будет дополнительным импульсом к изданию такого труда, тем более что церковные и светские ученые в последние годы выявили и опубликовали немалое количество архивных материалов, помогающих точнее представлять эпоху Патриарха Сергия. Только так: от правды документа к правде общецерковной, к правде общественной мы осознаем и сформулируем правду народную об этом человеке и служителе Церкви.

…Нижегородский край дал Русской Православной Церкви трех Патриархов: Никона (1652–1666), Сергия (1943–1944) и ныне здравствующего Патриарха Кирилла. Хотя «времена не выбирают, в них живут и умирают», но есть что-то промыслительно общее в их судьбах и церковном служении: им выпали времена тяжкие для страны и ее народа, эпохи перемен.

Иван Николаевич Страгородский (будущий Патриарх Сергий) родился 11 января 1867 г. в семье священника, служащего в Алексеевском женском монастыре, который располагался в Арзамасе – небольшом заштатном городке на юго-востоке Нижегородчины. Казалось, тем будет предопределена вся его дальнейшая жизнь – попечение о пастве в родном городе или в родном крае. Но он выбрал иной путь, вступив на путь монашеского делания и посвятив всего себя Церкви.

Начало общероссийской известности положено было в январе 1901 г. возведением архимандрита Сергия во епископа Ямбургского, третьего викария Петербургской епархии, а затем переводом на самостоятельную Финляндскую кафедру. Епископ Сергий постоянно привлекается к исполнению важных и неотложных синодальных поручений; вызывается в заседание Синода (декабрь 1906 г.), а затем и становится постоянным членом Святейшего Синода (1911); руководит синодальными ведомствами. Владыка Сергий – в числе членов Предсоборного присутствия (1908), председатель Предсоборного совещания (1912) и Предсоборного совета (1917) – церковных органов, продвигавших идею Поместного Собора Русской Церкви в жизнь… Он один из активных участников Поместного Собора 1917–1918 г., восстановившего Патриаршество. За заслуги перед Церковью Сергий был возведен в сан митрополита и избран в состав Священного Синода.

Безмерно сложная и трудная задача выпала на долю Патриарха Тихона: в условиях ожесточенной Гражданской войны, военной интервенции; в доселе не бывавших политико-государственных условиях – определить курс Церкви в отношении складывающегося нового, светского, государства. Патриарх в конечном итоге (в 1919–1921 гг.) сформулировал позицию – аполитичность, нейтральность, лояльность. Мне не известен ни один документ, свидетельствующий о нелояльности Патриарха власти, ставящий под сомнение легитимность власти или призывающий к политическому противостоянию. Эту позицию разделял и поддерживал митрополит Сергий.

Встречающиеся иногда утверждения об обратном не только внеисторичны и не имеют никакой документальной основы, но и оказывают медвежью услугу Церкви, ибо включают ее в число политических противников советской власти, пытавшихся использовать силовые методы борьбы. Тем самым вообще снимается вопрос о степени вины советского государства перед Русской Церковью, ибо всякий участвующий в деле незаконного противостояния власти оказывается вне закона, и государство имеет право «казнить, а не миловать». Кстати, все эти нормы являются частью и современной правовой системы.

Всякий раз, обращаясь к жизни владыки Сергия, нельзя обойти вопрос о его и Синода Послании к пастве от 29 июля 1927 г. Но история этого документа или Декларации, как закрепилось за ним наименование, начинается в 1924–1925 гг. и связано с именем Патриарха Тихона.

Сергий (Страгородский) тогда возглавлял Нижегородскую кафедру. После того, как в 1924 г. было прекращено «судебное дело» Патриарха Тихона и состоялись его встречи с председателем ВЦИК М.И. Калининым и председателем Совнаркома А.И. Рыковым, за Церковью, впервые со времен Гражданской войны, было признано право на законное существование, т.е. на регистрацию в органах НКВД. Общим требованием по тогдашним условиям для всех обществ и союзов при их регистрации была обязательность предоставления заявления (Декларации) об отношении к государственному и общественному устройству СССР с признанием своей лояльности к существующей власти. Кстати, все это сохраняется и поныне, когда регистрируемая общественная организация указывает, в рамках каких нормативных правовых норм она собирается действовать.

Сформированный Патриархом в мае 1924 г. Синод, в который вошел и владыка Сергий (Страгородский), приступил к разработке Послания Патриарха Тихона к пастве, которое должно было стать Декларацией. К осени 1924 г. первый вариант был составлен и одобрен Патриархом. Митрополитам Петру (Полянскому) и Тихону (Оболенскому) поручили вести все дальнейшие переговоры и обсуждать принятый текст с властными структурами.

Безвременная кончина Патриарха (1925) приостановила процесс легализации Церкви. Патриарший Местоблюститель митрополит Крутицкий Петр (Полянский), чьим именем должно было теперь быть подписано Послание, пытался его продолжить. Однако отношения у него с органами власти не сложились, и власть выстраивала планы его смещения. Осознавая, чем это грозит, митрополит Петр 5 декабря 1925 г. пишет завещание, в котором на случай своей кончины распоряжается о временном предоставлении прав и обязанностей Местоблюстителя. Перечисляются: митрополиты Казанский Кирилл, Ярославский Агафангел и Новгородский Арсений. Но все они несвободны, и потому вносится имя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского). То есть фактически митрополит Петр сознательно передавал церковную власть именно митрополиту Сергию. Это подтверждает и тот факт, что в его распоряжении от 6 декабря о передаче временного отправления обязанностей Местоблюстителя среди трех иерархов первым назван митрополит Сергий.

10 декабря 1925 г. митрополит Крутицкий Петр (Полянский) был арестован по подозрению в «политической неблагонадежности» и таким образом неправомерно «изъят» из церковной жизни. Митрополит Сергий рвется в Москву, испрашивая разрешения на выезд у гражданских властей. Но получает отказ. Вскоре причина прояснилась. Органы НКВД и ОГПУ изолировали Владыку Сергия под «домашний арест», чтобы дать возможность группе иерархов во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским) заявить о правах на власть в Церкви. Созданный ими коллегиальный орган – Высший временный церковный совет (ВВЦС) во главе с Григорием (Яцковским) был признан властью и становился единственным легальными органом управления Русской Церкви.

Митрополит Сергий не признал самочинной церковной власти, в чем его поддержало большинство епископата. Не поколебало позиции митрополита Сергия и неожиданное заявление вышедшего на свободу митрополита Агафангела (апрель 1926 г.) о своих претензиях на церковную власть.

«Тихоновской» Церкви, лидером которой для большинства епископата, духовенства и верующих, безусловно, оставался митрополит Сергий, трудно было бороться с «григорьевцами» и обновленчеством. Ведь те были официально признаны государством. Демонстрируя свою лояльность, проклиная врагов государства и «церковных контрреволюционеров», они могли действовать, укрепляя свои церковно-административные структуры, получая поддержку со стороны верующих, и, что немаловажно, пользуясь их финансовой помощью. Ничего подобного у митрополита Сергия и верных ему не было: они находились вне закона. Опираясь на существовавшее тогда законодательство, власть в любой момент могла разорить их церковные органы, приходы и храмы. Фактически у митрополита Сергия оставался единственный реальный шанс сохранить единство «тихоновцев» под своим возглавлением и при том выбить главный козырь оппонентов, обвинявших его в «незаконности». Форма его обращения также была предопределена обстоятельствами эпохи и характером взаимоотношений государства и Церкви – необходимо было вступить в контакт с ОГПУ и НКВД по вопросу о формировании и регистрации легального высшего органа церковного управления.

10 июня 1926 года митрополит Сергий передает в НКВД в предварительном порядке для ознакомления два документа. Первый – программа предполагаемой организационной деятельности «староцерковников». Второй – проект Послания к пастве. Основное содержание документов сводилось к следующему: просьба о юридическом признании местных и центральных органов церковного управления; подтверждение преемственности курса лояльности Патриарха Тихона; призыв ко всем верующим быть законопослушными гражданами; осуждение политиканства «карловацкого раскола».

Проекты документов распространялись среди епископата, стали известны они и соловецким узникам. Отторжения они не вызвали, так как чуть ранее созвучные идеи были изложены этими иерархами в памятной записке «К правительству СССР» (7 июня 1926 г.).

Документы митрополита Сергия и соловецких епископов в целом были восприняты положительно Зарубежной Православной Церковью (9 сентября 1926 г.). Первенство митрополита Сергия, как и его распоряжения, не оспаривались, принимались к руководству и исполнению, духовная связь с Матерью-Церковью – не прерывалась[1].

10 июля 1926 г. митрополит Сергий уже официально подает в НКВД заявление о легализации высшего церковного управления и свое Послание к пастве. В ходе переговоров наиболее трудноразрешимым был вопрос о власти в Церкви. Митрополит Сергий настаивал на проведении Поместного Собора для избрания Патриарха, увязывая с положительным решением этого вопроса и остальное: заявление о лояльности, нормализацию церковно-государственных отношений. Власть же придерживалась прямо противоположных позиций: созыв Собора и избрание Патриарха должны зависеть от выполнения выдвинутых НКВД условий легализации Церкви. Отсутствие положительных результатов в переговорах с властями, неизвестность судьбы митрополита Петра, распоряжение которого было единственной опорой и основанием для полномочий Владыки Сергия, подтолкнули иерархов к проведению избрания Патриарха путем письменного опроса. ОГПУ посчитало такие действия «незаконными», начались массовые аресты по делу «о контрреволюционной группе, возглавляемой митрополитом Сергием». В середине декабря 1926 г. был арестован и он, обвиняемый в организации «незаконного сбора» подписей епископов под предложением, «не санкционированным советской властью», и в поддержании «незаконной» переписки с заграничным духовенством.

Но неожиданно для себя, уже находясь в тюрьме, митрополит Сергий получил от ОГПУ предложение вновь начать переговоры о легализации Церкви на условиях, ранее выдвигавшихся Патриарху Тихону и митрополиту Петру. Неожиданным оно было потому, что под арестом Сергий оказался как раз за то, что хотел сохранить единство Церкви вопреки курсу власти на раскол и децентрализацию Патриаршей Церкви. Не знал митрополит Сергий того, что в церковной политике спецслужб акценты несколько сместились. Государству теперь нужна была не «раздробленная», а «целостная» организация. Советское государство готовилось отметить свое десятилетие. Политическому руководству страны хотелось продемонстрировать и своим гражданам, и зарубежью, что не только рядовые верующие, а Православная Церковь в целом лояльно относится к советской власти, и прежние между ними конфликты и противостояние исчезли, а потому и задачи перед силовыми органами ставились иные.

Мучительный вопрос встал перед митрополитом Сергием: как быть? Конечно, он мог отказаться от переговоров, но это наверняка повлекло бы за собой очередное давление репрессивного аппарата на Церковь и, по всей видимости, окончательно ее ликвидировало бы. И тогда власть могла бы к своему юбилею рапортовать если уж не о полной политической лояльности Православной Церкви, то о «преодолении» религиозных пережитков и «естественном» распаде церковных административно-управленческих структур. Митрополит Сергий этого не желал и понимал, что спасти Церковь со всем ее богослужебным укладом, местными и центральными органами управления; спасти от поглощения обновленцами; спасти как цельный институт и тем дать ей надежду на благоприятное будущее могло только одно – урегулирование отношений с государством. Нельзя было не считаться и еще с одним, пожалуй, решающим политическим фактором: в большинстве своем рядовые верующие осознавали себя гражданами Советского Союза, не за страх, а за совесть работающими на его благо. Если мы хотим быть сегодня честными перед этими ушедшими, но родными нам поколениями, то должны признать, что их политические симпатии были на стороне советской власти. Игнорируя это, Церковь противопоставила бы себя и властным структурам, и своей многомиллионной пастве, которой трудно было понять, почему же руководство Церкви не идет на признание реальной политической ситуации в стране, не выражает свои политические взгляды прямо и публично. Тем более, что это в свое время сделал Патриарх Тихон и к тому же он призывал своих сторонников.

В создавшейся ситуации митрополит Сергий, как и ранее Патриарх Тихон, не уклонился от тяжкого жребия, посланного ему судьбой. Он сделал шаг навстречу власти осознанно, а не в малодушном стремлении извлечь какие-либо личные блага, не ради личного спасения в «сладком плену». Сделал шаг, дававший шанс выжить всем тем, кто был рядом с ним, кто пришел в Церковь в эти и в последующие годы, и вместе с тем не дал прерваться тысячелетней нити Православия на Руси.

С подпиской о невыезде из Москвы 30 марта 1927 года митрополит Сергий был освобожден из четвертого своего тюремного заключения. 29 июля 1927 года митрополит Сергий и восемь членов Синода[2] подписывают «Послание пастырям и пастве», за которым впоследствии закрепилось наименование Декларации.

Сравнение текста Декларации с ее проектом от 10 июня 1926 года показывает, что в ней сохранены были принятые всеми иерархами и в СССР, и за его пределами основные принципиальные положения – лояльность, легализация, осуждение «церковной контрреволюции». Но имелись и некоторые коррективы. В частности, более развернуто дано положение о «законопослушности» верующих и об отношении церковного руководства к правительству СССР; резче оценивается деятельность «карловчан»; не так категоричны рассуждения о «противоречиях» между «православными» и «коммунистами-большевиками». И особо подчеркнута надежда на то, что правительство все же разрешит собрать Поместный Собор для урегулирования вопроса о высшем церковном управлении.

Среди епископата, клира и верующих Декларация вызвала различные отклики. Епископат постепенно разделился на три неравные группы. Одна – меньшая – резко осудила митрополита Сергия и пошла на разрыв с ним. Другая – хотя публично и не протестовала, но уклонялась от сотрудничества с митрополитом Сергием, отказываясь от новых назначений, просясь под благовидными предлогами «на покой» и «в отпуска», а некоторые из них, не отвергая правомочности власти Владыки Сергия, в то же время не поминали его имени как Заместителя Местоблюстителя за богослужением, а продолжали возглашать имя Патриаршего Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского). Третью группу, а это до половины наличного состава епископов, составили те, кто поддержал митрополита Сергия.

Естественно, позиция тех, кто постепенно встал на сторону Владыки Сергия, не во всем была единой. К примеру, иерархи, находившиеся в Соловецком лагере, поддержали все, что касалось проблемы лояльности, но не одобряли «умолчания» о том, что ответственность за предшествующие «прискорбные столкновения между Церковью и государством» лежит и на «церковной политике» государства и заявляли, что Церковь должна более определенно требовать невмешательства государства во внутрицерковные дела.

Что же касается приходского духовенства и верующих, то абсолютное большинство их встало на сторону митрополита Сергия. Постоянно встречающееся в церковной и околоцерковной литературе утверждение о том, что 90 % приходов вернули в Синод текст Декларации, не читая и не желая оглашать его в храмах из-за своего несогласия с ним, не имеет под собой никакого документального подтверждения. Это просто вымысел. В поддержку Декларации и возобновления поминания власти выступали и монашеские общины вместе со своими настоятелями. Показательно, что тот самый «старец Алексий», который вынул жребий Патриарха Тихона, приезжающим к нему за наставлением говорил: «Всем, кто меня знает в Москве, скажи, что старец ни минуты не сомневался и не колебался, и стоит на стороне тех, кто принимает власть и слушается митрополита Сергия»[3].

Жаркие споры вызвала Декларация среди русской эмиграции, как светской, так и церковной. Авторитетные лидеры русского зарубежья – Д.С. Мережковский, А.В. Карташев, Г.П. Федотов, Г.Н. Трубецкой – призывали, заклинали и требовали отвергнуть послание митрополита Сергия, пойти на разрыв всех и всяческих с ним связей. Но не менее авторитетные – Н.Н. Глубоковский, Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский – высказывались в поддержку Декларации. Обобщающе и убедительно представлена эта точка зрения в красноречиво названной статье Н.А. Бердяева «Вопль Русской Церкви». Ее он завершил следующими словами: «Практически пойти навстречу призыву митрополита Сергия – значит отныне совершенно прекратить в Зарубежной Церкви великокняжеские и царские молебны, носящие характер политических демонстраций, что не должны быть допускаемы проповеди в церквах или речи на епархиальных съездах, которые носят политический характер. Это есть ликвидация в Зарубежной Церкви периода, связанного с гражданской войной. На этот путь уже вступил митрополит Сергий, и этот путь должен быть завершен. И этим Церковь лишь освободится от тех соглашений и компромиссов, к которым она была вынуждена в прошлом. И это будет нашим духовным возвращением на Родину»[4].

Митрополит Евлогий (Георгиевский), управляющий православными приходами в Западной Европы, отверг требование подписки о лояльности советскому государству, но подтвердил курс «невмешательства» Церкви в политическую жизнь и сохранения организационных и духовных связей с Московской Патриархией[5].

Иную позицию заняли иерархи Русской Православной Церкви За Границей. Архиерейский Собор (сентябрь 1927 года) категорически отверг Декларацию и заявил о разрыве всех связей с митрополитом Сергием.

Реакция этой части русской эмиграции может быть объяснена, с одной стороны, ее политическим настроем, суть которого, как писала газета «Последние новости», заключалась «в выступлениях против советской власти как власти светской и в призывах бороться за восстановление в России монархии». С другой стороны, сказалось тяготение митрополита Антония (Храповицкого), главы Зарубежной Церкви, к «самостоятельности». Еще летом 1923 г. Синод принял секретное (и для верующих за рубежом, и для Патриарха Тихона) определение о неисполнении указов Патриарха Тихона, касавшихся деятельности заграничных приходов. И ранее этого времени, и позже митрополит Антоний неоднократно обращался к Патриарху Тихону с просьбой предоставить «независимость» Зарубежной Церкви, т.е. вел дело к фактическому отделению от Московской Патриархии. Таким образом, появление Декларации стало для этой части православной иерархии удобным поводом к открытому разрыву с Московской Патриархией, провозглашению своего политического кредо, которым было восстановление монархии в России.

К Декларации будут обращаться все последующие поколения русских архиереев в России и за ее пределами. Активно она обсуждается и в постсоветской России. Думается, что все те, кто в сегодняшних условиях осуждает митрополита Сергия и отвергает Декларацию, поддаются соблазну легкомысленного внеисторического критиканства, почему-то выдаваемого ими за проявление свободы мнений и суждений. В связи с этим хочется привести точку зрения авторитетного архиерея, много лет отдавшего изучению церковных расколов 1920–1930-х гг., митрополита Петербургского Иоанна (Снычева). Он писал: «Никакие личные недостатки митрополита Сергия не могут служить оправданием для противников «сергианства». Церковь признает единственную причину, наличие которой может оправдать отделение от первенствующего епископа, – публично проповедуемую ересь… Личная благонамеренность вождей раскола ни в коем случае не может служить оправданием их незаконных действий. “Ревность не по разуму”, как показывает многовековая церковная история, многократно приводила тех, кто подпадал под ее влияние, к печальному и пагубному концу»[6].

В своих трудах я никогда не использую термин «сергианство», поскольку не вижу в нем ни смысла, ни содержания. Скорее это фразеологизм из сферы политтехнологий и манипулирования сознанием. Обвинять митрополита Сергия (Страгородского) в «отходе» от Православия, в «измене Церкви» может только тот, кто не хочет видеть исторической реальности, в которой после февраля 1917 года должна была жить Церковь. О необходимости найти свое место в новом обществе, обосновать и сформировать новые отношения с формирующимся в России светским государством Патриарх Тихон не только говорил, но и предпринимал к тому конкретные шаги. Митрополит Сергий продолжил эту линию, стремясь отстоять внутреннюю независимость и самостоятельность Церкви. «Виноват» ли он в том, что движение навстречу друг другу государства и Церкви было сложным, трудным, трагичным? – Нет! Виновато ли в этом государство? – Да!

Опубликование митрополитом Сергием Декларации пришлось не только на период «церковной разрухи» внутри страны и «церковной смуты» в Зарубежной Церкви, но и на тот сложный период, когда в партийно-государственных кругах СССР окончательную победу одержала позиция И.В. Сталина и других деятелей, ратовавших за авторитарное руководство религиозными организациями. Органы церковного управления, как и вообще религиозные сообщества, были в их понимании «политическими организациями», противостоящими социализму и «нежелательными» в социалистическом обществе, что и подтвердили события 1929 года: Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях»; XIV Всероссийский съезд Советов, изменивший статью 4-ю Конституции РСФСР, которая отныне гарантировала лишь «свободу религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды» вместо ранее записанной – «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды», решения II съезда Союза воинствующих безбожников, взявшего курс на административное давление на религию и Церковь.

1930-й год открыл десятилетие, в течение которого советское государство занимало наиболее жесткую позицию в отношении всех религиозных обществ. Рассекреченные архивы показывают, что митрополит Сергий непрестанно обращался в органы власти с протестами против административных и уголовных репрессий, с требованием пересмотреть состоявшиеся неправедные судебные решения, провести проверку по обращениям верующих и религиозных общин. Трудно было ожидать, что власть во всем беспристрастно разберется, но это не останавливало Владыку Сергия, и он настойчиво стучался во властные инстанции.

Полагаю, что позиция противостояния митрополита Сергия необоснованным, неоправданным ни по закону, ни по совести массовым стеснениям жизни русского Православия в 1930-х годах, его призывы и обращения к властям предержащим соблюдать закон и обеспечить права верующих людей оказывали свое, пусть и не прямое, в лоб, воздействие. Власть вполне осознавала, что дискриминация верующих неизбежно ведет к конфликтам и социальным потрясениям. И если она не могла вовсе отказаться от давления на совесть граждан, то время от времени стремилась снять хотя бы излишнее напряжение на «религиозном фронте» в обществе. Так можно воспринимать известное Постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении», в котором содержится требование «решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке»; секретный циркуляр ВЦИК с осуждением административных перегибов; «указания» Политбюро в адрес Президиумов ЦИК союзных республик «выслушивать жалобы по религиозным делам и исправлять допущенные искривления и перегибы», а в адрес партийных комитетов различных уровней – «решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения. Так можно оценить и тот факт, что в 1930 г. только в Московской области верующим возвращено было 545 православных молитвенных зданий. То же самое произошло в Татарской АССР, в Москве, в Ярославской, Брянской, Рязанской, Уральской, Вологодской, Вятской, Камчатской, Липецкой, Читинской, Нижегородской, Ленинградской областях, где возвратили не только православные церкви, но и старообрядческие храмы, костелы, синагоги, мечети.

Как бы то ни было, несмотря на нападки «внешних» и внутрицерковную полемику, а даже вопреки им, положение митрополита Сергия постепенно упрочивается. Вокруг него объединяются – кто раньше, кто позже – те, кто еще недавно пребывал в «расколах», был среди «непоминающих». Видимым признанием авторитета и особенного положения митрополита Сергия стало решение Священного Синода о переводе его с Нижегородской на Московскую кафедру (27 апреля 1934 г.). Таким образом, митрополит Сергий признавался правящим первоиерархом Русской Церкви. На основании информации НКВД о смерти митрополита Петра в сентябре 1936 года[7] 27 декабря 1936 года был принят «Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего престола Православной Российской Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Митрополиту Сергию (Страгородскому)».

В 1936–1939 годах закрытие православных церквей превратилось в массовую кампанию. В настроениях партийного и советского актива и вовсе получило широкое хождение мнение о необходимости полной «ликвидации» законодательства о культах и «органов управления церковников, с церковной иерархией». Обычным явлением стали судебные процессы над духовенством с вынесением «расстрельных приговоров» за «вредительско-шпионскую деятельность». Под постоянной угрозой преследования находился и сам Митрополит Сергий, которого обвиняли в «шпионаже» в пользу Японии, в «нелегальных связях с церковной белогвардейской заграницей», в «антисоветской деятельности».

Вряд ли мы сможем сегодня хотя бы в малой степени представить тяжелые внутренние переживания Митрополита Сергия. То были страшные годы в его жизни, в жизни Православной Церкви, да и всей страны. Может быть, проникновеннее всего это смог выразить архиепископ Филипп (Гумилевский), писавший в обращении к Митрополиту Сергию: «Владыко святый, когда я размышляю о Ваших трудах для сохранения Русской Церкви, я думаю о Вас как о святом мученике, а когда я вспоминаю о Ваших ночных молитвах все о той же Русской Церкви и всех нас, я думаю о Вас как о святом праведнике».

Накануне Великой Отечественной войны казалось, что правящая коммунистическая партия близка к достижению провозглашенной в области религиозных отношений цели. «Бесцерковные» и «безбожные» деревни, поселки, города, районы и даже целые области исчислялись десятками и сотнями. В марте 1941 года на встрече с работниками антирелигиозных музеев Емельян Ярославский – главный антирелигиозник страны, – говоря о «результативности» антирелигиозной работы, отмечал, что граждане все реже и реже обращаются с ходатайствами об открытии ранее административно закрытых культовых зданий, об организации религиозных общин. «Охотников, – резюмировал он, – обращаться с такими ходатайствами с каждым днем становится все меньше и меньше. А там, где такие ходатайства поступают, инициаторами их являются кулаки, служители культа и бывший церковный актив, единоличники»[8].

Но, конечно же, религиозная жизнь в стране в ее реальном виде была совсем другой, чем представлялось «антирелигиозным мечтателям». В частности, это проявилось в те же мартовские дни 1941 года, когда в Москве прошли торжества по случаю 40-летия служения в архиерейском сане Митрополита Сергия. Тысячи православных верующих собрались в кафедральном соборе. Никогда старые стены Елоховского собора не слышали такого могучего многолетствования Блаженнейшего юбиляра, которое пелось единодушно всеми молящимися. Когда же по окончании службы Митрополит Сергий вышел на паперть собора, вся, черная от народа, площадь обнажила свои головы и стала забрасывать цветами своего глубокочтимого и горячо любимого «дедушку-владыку»[9].

… А впереди была война… Великая Отечественная!

8 сентября 2013 г., то есть ровно день в день с 70-летним юбилеем избрания Митрополита Сергия Страгородского Патриархом Московским и всея Руси, отмечался Международный день памяти жертв фашизма. День, когда во всем мире (а что уж говорить о нашей стране) вспоминают и поминают миллионы безвинных жертв «коричневой чумы». И такое совмещение этих дат в нынешнем году весьма знаменательно. Русская Православная Церковь, ее предстоятель Патриарх Сергий были достойны своего народа, боровшегося с вражеским нашествием и свернувшего наглому захватчику шею.

В далеком 1944 году Патриарший Местоблюститель Митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) во время похорон Патриарха Сергия сказал: «Он весь принадлежит Церкви Божией...». А я бы из дня сегодняшнего добавил: он весь принадлежит народу, Отечеству, и память о нем незабвенна.