06.06.2011
Религиозно-нравственный смысл повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка»
Автор - Владимир Николаевич Катасонов , доктор философских наук.
Пушкин всю жизнь мучительно искал Истины. Как жить в этом мире, где ложь и насилие правят бал? Как справиться со страстями, гнездящимися в твоем же собственном сердце, как спастись от неизбежной, беспощадной судьбы, творимой этими страстями?.. За что держаться? В «Капитанской дочке», законченной в 1836 предсмертном году, ответ уже найден: держаться надо за Истину, за Христову истину. А это значит: за любовь, за милосердие.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал...
Как?.. Добрые чувства? Милосердие и любовь? Такие хрупкие и деликатные чувства в столь злом и ожесточенном мире? Разве это возможно? Да, именно так, как и учил Христос. И как показывал это Пушкин в своих лучших произведениях. Вся последняя повесть Пушкина настолько проникнута духом милосердия, что ее можно было бы назвать повестью о милосердии. Центральная сюжетная линия повести – история взаимоотношений Гринева и Пугачева – есть прежде всего история милосердия. Во всех четырех встречах милосердие является как бы нервом отношений наших героев. С милосердия начинается эта история, им и кончается.
Пугачев вывел заблудившегося во время бурана Гринева к постоялому двору. Вот замерзший Гринев входит в избу. «– Где же вожатый? – спросил я у Савельича. «Здесь, ваше благородие», – отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающих глаза. «Что, брат, прозяб?» – «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? Заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». Уже в этом обращении – брат – от дворянина к босяку, голяку нарушаются социальные условности, классовая «субординация». Люди, пережившие только что довольно неприятное, опасное приключение, чувствуют особую общность, вдруг объединившую их: все смертны, жизнь каждого хрупка, без различия званий и возраста: все под Богом ходим... Однако нужно слово, нужно имя, чтобы этот особый дух общности воплотился, из голого субъективного чувства превратился бы в объективный факт совместного бытия. И Гринев находит это слово – в стихии обыденного русского языка знак пробы высших христианских добродетелей – брат, братство... И слово услышано. На приглашение к братству и ответ соответствующий: раскрылся сразу Пугачев, пожаловался – «что греха таить? заложил вечор у целовальника», – почти исповедался! – есть грех, мол, по страсти к выпивке и последнее с себя снимешь, а потом сам страдаешь... Гринев предлагает Пугачеву чай, а после, по просьбе последнего, и стакан вина. Но ниточка сочувствия, жалости, благодарности не обрывается на этом. Наутро Гринев еще раз благодарит Пугачева и хочет подарить ему полтину денег на водку. Прижимистый Савельич, верный страж барского добра, ропщет. Тогда Гринев придумывает отдать Пугачеву свой заячий тулуп. Савельич изумлен. И дело не только в том, что тулуп дорог. Подарок бессмыслен – с черствой прямотой человека, «знающего цену вещам» и «называющего вещи своими именами», Савельич открыто заявляет: «Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке». Да и не полезет этот юношеский тулуп на пугачевские «окаянные плечища»! И Савельич прав; тулуп трещит по швам, когда Пугачев надевает его... Однако, пишет Пушкин, «Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком». Тут не в тулупе дело... Тут впервые промелькнуло между офицером Гриневым и беглым казаком Пугачевым нечто иное... И помог этому, по контрасту, именно Савельич. Два отношения к человеку: для одного «собака», «пьяница оголтелый», для другого – «брат»... И первое очень оскорбительно, в особенности потому, что и сам знаешь за собой грех («что греха таить? Заложил вечор у целовальника...»)... И не оспаривает Пугачев правды слов Савельича: мол, пропьет «в первом кабаке» подаренный новый тулуп так же, как и старый: знает сам про себя, что слаб, страстен и подчас не отвечает за себя... Однако: «Это, старинушка, уж не твоя печаль, – сказал мой бродяга, пропью ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля...». Две правды: одна тычет пальцем в греховную наготу другого, другая, все видя, как бы говорит: но ведь и он человек... И как важно, чтобы кто-то настоял на второй правде, когда так мало сил оспорить первую... В благодарности Гринева не просто благодарность. Тут больше. Тут жалость, милосердие и... уважение. Уважение к человеку, к его достоинству. И человеку холодно. А человеку не должно быть холодно. Потому что он образ Божий. И если мы безразлично проходим мимо человека, которому холодно, то это, вообще говоря, кощунственно... Все это и почувствовал Пугачев. Потому так и радуется он подарку. Потому и такое теплое напутствие Гриневу: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас Господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей».
И завязались между нашими героями таинственные отношения, где высший и низший – едины, где нет ни господина, ни раба, ни эллина, ни иудея, ни мужчины, ни женщины, где враги – братья... Чем можно ответить на милость, на милосердие? Чем его измерить? – Только милосердием же. Причем оно, странным образом, оказывается как бы неизмеримым. Если нечто сделано не из корысти, не из расчета, не «баш на баш», а ради Бога, то ответное милосердие и один, и второй, и больше раз все как бы не может покрыть, оплатить первого... Странные свойства у милосердия: не от мира оно сего и приносит с собой все время законы мира горнего...
И через все остальные встречи Гринева и Пугачева основной темой идет именно тема милосердия. При занятии Белогорской крепости Пугачев, узнав Гринева, тут же помиловал его, спас от смертной казни. Вечером в беседе наедине Пугачев говорит: «...я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов». Но сколь несоразмерны услуга и воздаяние: стакан вина, заячий тулуп и... жизнь, подаренная офицеру противного войска, с которым ведется беспощадная война! Что за правила мены? Каким странным законом управляется поведение Пугачева? Законом неотмирным, законом горним; законом милосердия, который юродство для мира сего, но которого нет выше и благороднее в этом мире. Разглядел однажды Гринев человека в Пугачеве, обратился к этому внутреннему человеку, и не может уже забыть этого Пугачев. Он просто вынужден помиловать Гринева, так как забыть, перечеркнуть то касание душ, которое было в первой встрече, значило бы самоубийственно уничтожить в самом себе нечто самое дорогое, самое святое...
Одной из основных тем повести является тема чести. Повести предшествует эпиграф «Береги честь смолоду». Однако как понять эту максиму, когда повесть и рассказывает о том, как царский офицер Гринев во время войны с врагом престола и государства Пугачевым вступает с последним в подозрительные товарищеские отношения, «дружески пирует с бунтовщиками, принимает от главного злодея подарки, шубу, лошадь и полтину денег»? Разве не погрешает здесь Гринев против присяги, против офицерской чести? Разве не правы его обвинители? Конечно, с точки зрения формальной, поведение Гринева недопустимо. Он нарушает правила чести, он нарушает присягу. Однако весь пафос пушкинской повести в том и состоит, чтобы доказать нам невиновность Гринева. Невиновность и по законам чести. Мы ясно чувствуем это стремление Пушкина оправдать своего героя: подсуден, однако... Нигде в повести Гринев не отступает от чести по малодушию, по страху. Вот в Белогорской крепости пленного Гринева, узнанного и пощаженного Пугачевым, подтаскивают к атаману для лобызания руки «государя». «Меня снова привели к самозванцу и поставили перед ним на колени. Пугачев протянул мне жилистую свою руку. «Целуй руку, целуй руку!» – говорили около меня. Но я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению. «Батюшка Петр Андреич! – шептал Савельич, стоя за мною и толкая меня. – Не упрямься! что тебе стоит? плюнь да поцелуй у злод... (тьфу!) поцелуй у него ручку». Я не шевелился. Пугачев опустил руку, сказав с усмешкою: «Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его!» Меня подняли и оставили на свободе». Что тебе стоит? – спрашивает Савельич. Стоит чести, и ею Гринев не торгует, даже в обмен на жизнь.
«...Бог видит, – говорит Гринев Пугачеву в Белогорской крепости при освобождении Марьи Ивановны, – что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты сделал для меня. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести». И Пугачев, в общем, откликается на этот призыв.
Потому что там, в этом молчаливом диалоге внутреннего человека с другим, личности с личностью, все мы – едины, хотя и мыслим многое по-разному. Там – свет и любовь, и – безмерная – переливается частично она и в этот сумеречный и жестокий мир жалостью и милосердием... Поэтому в конце напряженного и драматичного диалога, в котором Пугачев приглашает Гринева присоединиться к восставшим, а Гринев, следуя совести своей и чести, отказывается, рискуя отчаянно! – в конце этого диалога – примиряющий финал. Все тягостные условия, все преграды, вся метафизическая теснота исторического существования преодолевается теми, кто коснулся истины общения в любящей, милосердной свободе.
Милосердие, однажды дарованное, питает надежду и потом в самых сложных обстоятельствах и, однажды содеянное, все время зовет к себе, как к себе самому – к своей лучшей, истинной ипостаси. Где жизнь – там милосердие. И наоборот: милосердие жизнетворно.
В чем же состоит смысл повести? Мы можем теперь сформулировать его следующим образом: взаимоотношение человека с человеком во всей полноте исторических и нравственных детерминаций перед лицом Истины, перед лицом Бога. Особая драматичность и острота этих отношений обусловлена тем, что субъектами их являются две противоположные личности: один нравственные законы «преступить сумевший», другой – твердо держащийся чести и совести. И основным, решающим модусом этих взаимоотношений – нравственной идеей, направляющей все повествование, – является милосердие (caritas, agape) – та кардинальная, христианская добродетель, центральное положение которой в русской культуре было Пушкиным глубоко осознано и гениально изображено. По степени авторской сознательности в изображении темы милосердия повесть «Капитанская дочка» является одним из самых христианских произведений в мировой литературе.
