Издательский Совет Русской Православной Церкви: Царь Алексей Михайлович Романов в частной переписке

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Царь Алексей Михайлович Романов в частной переписке 13.05.2011

Царь Алексей Михайлович Романов в частной переписке


Автор - Менделеева Дарья Сергеевна, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела древнеславянских литератур ИМЛИ РАН.

<…> Нарядись в ездовое платье да съезди к сестрам, бутто от меня приехал, да спрошай о здоровъе, да скожи, што я буду в воскресенья, што будет, а <по крайности> што в понедельник часу в четвёртом дни. Да извещяю тебе, что тем и тешюся, што стольников безпрестани купаю ежеутр в пруде. Иордань хорошя зделана, человека по 4 и по 5 и по 12 человек, за то: хто не поспеет к моему смотру, так тово и купаю; да после купанья жялую я –зову их, ежеден у меня купалшики те ядят до воли, а иные говорят: мы-де нароком не поспеем, так-де и нас выкупают да и за стол посадят…

Это письмо, по стилю и реалиям вполне могущее ассоциироваться у современного читателя с Петром I, на самом деле принадлежит перу его отца – царя Алексея Михайловича. Шестнадцати- или семнадцатилетний государь, выехавший из Кремля в одну из своих подмосковных резиденций, обращается здесь к двоюродному брату – боярину Афанасию Матюшкину, с которым его связывало не только родство, но крепкая дружба, а также общность интересов: оба были страстными поклонниками соколиной охоты. Как видим, в порядках, заведённых молодым царём в своём загородном дворце, с его требованием к боярам являться с утра на службу к определённому часу, а также с последующим полушуточным купанием в проруби, с одной стороны, освящённым традициями крещенской недели, а с другой, всё-таки являющимся самовольной выдумкой монарха, сквозит уже нечто от куда как менее невинных «шуток» Петра Алексеевича. Есть здесь и налёт мальчишества – в том маленьком спектакле, который царь предлагает кузену разыграть перед сёстрами, а также в просьбе спросить у настоятеля Чудова монастыря благословения половить голубей на одной из монастырских мельниц, которой письмо завершается. Нет здесь только того налёта безучастной благостности, который, как кажется, навсегда приписала Алексею Михайловичу отечественная историография, ориентируясь на закрепившееся за ним прозвище «Тишайший».

Какие только объяснения этому царскому прозванию не пытались дать исследователи XIX–XX веков, упоминая при этом и кроткий характер второго из Романовых на русском престоле, и даже тот факт, что незадолго до смерти царь стал страдать «водянкой» ног и от этого не смог уже принимать участие в традиционном «шествии на осляти». И всё равно в «тихость» монарха, на время правления которого пришлась многолетняя война с Польшей (на полях сражений которой он присутствовал лично), печально знаменитая русская церковная реформа и зарождение русского придворного театра, верилось как-то с трудом. Современные исследования, впрочем, показали, что лично к царю Алексею его прозвище имеет весьма опосредованное отношение – просто в середине XVII века, когда при российском дворе появилось много выходцев из южнорусских земель, знающих латынь, к русским правителям стали применяться эпитеты, заимствованные из титулатуры их западноевропейских «коллег». Так, наименование «тишайший» (лат. tranquilissimus) в XVII веке использовалось для обозначения не только Алексея Михайловича, но и его преемника Фёдора Алексеевича и даже царевны Софьи; «тишайшим» именовался во время церковных величаний даже Пётр I, которого совсем уж сложно заподозрить в тихости. Позднее российские императоры оставили в своём официальном титуле другой европейский по происхождению эпитет – clementissimus – «всемилостивейший», истоки которого, разумеется, также наивно было бы искать в их личных качествах. Впрочем, вернёмся к Алексею Михайловичу.

Этот царь первым среди русских правителей стал собственноручно записывать свои сочинения и письма, тогда как все предшествующие монархи их только надиктовывали. Даже богатейшая и широко известная переписка Ивана Грозного, судя по всему, была зафиксирована на бумаге его дьяками. Что же до Алексея Михайловича, то оставленное им писательское наследие достаточно обширно: здесь и попытки польскоязычного стихотворства, и начатые записки о русско-польской войне, и адресованная будущему патриарху Никону «Повесть о смерти патриарха Иосифа» и, возможно, «Урядник сокольничья пути», а также многочисленные письма, к сожалению, до сих пор крайне плохо опубликованные и почти не изученные.

Частная переписка Алексея Михайловича открывает нам этого монарха как человека темпераментного, иногда горячего, но отходчивого и справедливого. Его письма двоюродному брату Афанасию Матюшкину посвящены почти исключительно соколиной охоте, бывшей страстным увлечением обоих. Причём царь представляется здесь не как степенный церемониймейстер этого действа, приобретшего к семнадцатому столетию свой особый непростой «чин» и порядок, но как активный участник «забавы». В своих посланиях он в подробностях рассказывает о том, прилетели ли утки, какую птицу запускали в тот или иной день, даёт распоряжения по кормлению и уходу за птицами. Юный монарх помнит по именам всех своих соколов, а их только в письмах 1646–1647 годов упоминается более десятка. Однажды, узнав от кузена, что один из его пернатых любимцев «выздоравливает», царь, похоже, разгневался так, что в ответном письме обещал перепороть всех ловчих, не сообщивших ему о болезни сокола, в случае, если птица умрёт (однако тут же напомнил, что ценит хорошую службу, и посулил наградить всех, когда птица поправится). Впрочем, эта минутная вспышка вовсе не даёт нам право считать юного Романова человеком взбалмошным и жестоким: в своих сокольничих он неизменно принимал самое живое участие; в письмах царь многократно упоминает имена разных слуг, отдаёт распоряжения об их обустройстве, интересуется здоровьем заболевших и т.д.

Отдельную группу составляют письма царя семье. В частности, во время военных походов 1654–1656 годов он регулярно писал сёстрам (с 1655 в пространных обращениях, с которых начинаются царские послания, регулярно упоминаются также супруга государя царица Мария, а также поимённо дети и даже племянники, однако содержание и общий характер писем от этого не меняются). Эта часть царской переписки удивительным образом сочетает в себе официальный и интимный характер. Теперь Алексей Михайлович – это уже взрослый человек, обременённый семейством, более того, письма его идут в Москву вместе с официальной и дипломатической корреспонденцией, а потому в составлении писем начинают принимать участие дьяки. Впрочем, их роль, скорее всего, ограничивается записью части текста под диктовку самого Алексея Михайловича, а далее к большинству посланий царь обязательно дописывает несколько строк своей рукой. Это обстоятельство, как помним, необычное для российских монархов предшествующего времени, здесь, наоборот, становится настолько обыденным, что однажды царю даже приходится предупредительно успокаивать родственников: «Да не покручинтеся, что не своею рукою писал: ей, недосуги и дела многия. А по том челом бью». Царские приписки в посланиях могут заключаться в простом пожелании «здравствовать на многая лета», но их непременное наличие свидетельствует о том, насколько крепка была эмоциональная связь между Алексеем Михайловичем и его родными, жаждавшими получить такую весточку. Эта любовь, желание при любой возможности видеть сестёр и жену, вживую пообщаться с ними становятся ещё более явными из более длинных посланий. Проводивший почти всю тёплую половину года в войсках, Алексей Михайлович то радуется намерению сестёр выехать ему навстречу («А что едете ко мне и зело о том радуюся и жду вас, светов, как есть слепой свету рад»), то умоляет их быть особенно осторожными во время начавшейся в Москве эпидемии («Для Христа, государыни мои, оберегаитеся от заморнова ото всякои вещи; не презрите прошения нашего»), то заранее утешает их, сообщив печальную новость о том, что, скорее всего, пробудет в разъездах с лета до глубокой осени 1655 года («Да разсудити себе, государыни мои: то ли лучше, что по осени на время у вас побывать да по последнему пути апять на службу и с вами апять не видатца, или то лутчи, что ныне помешкать да вовсе…отделатца и вовсе с вами быть на Моске»). Иногда письма явственно доносят до нас живые интонации, позволяющие понять, насколько близким и сердечным было общение в царской семье. Так, с Пасхой 1655 года царь Алексей поздравляет родных следующим известием: «А у нас Христос воскрес в Смоленске. А у вас воскресе ли Христос?» Впрочем, даже в официальный титул сестёр, старательно воспроизводимый дьяками в начале каждого послания, брат сумел вложить своё личное отношение и чувство: особо почитавшаяся им старшая сестра царевна Ирина там неизменно именуется «матушкой и сестрицей».

Отдельный предмет для научного интереса составляет роль тайнописи в царской переписке. Известно, что к различным шифрам царь Алексей Михайлович проявлял большой интерес, сохранились и его письма к А. Матюшкину, целиком написанные специальным кодом («тарабарщиной»).Очевидно, в секреты царской тайнописи, до определённой степени, были посвящены и домашние государя, так как свои письма он неизменно подписывал особым значком, напоминавшим букву А с характерным росчерком. Иногда этот значок встречается в царских письмах три и даже более раз, причём написание росчерка может значительно усложняться и видоизменяться. Впрочем, что именно узнавали царевны-сёстры из этих тайных знаков своего брата, для нас, скорее всего, навсегда останется загадкой.

Вот таким – разносторонним и неожиданным – предстаёт в своих письмах русский монарх, в школьных учебниках именуемый «тишайшим».









Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru