Издательский Совет Русской Православной Церкви: Валерий Хайрюзов. «Нервюра»

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Валерий Хайрюзов. «Нервюра» 08.07.2022

Валерий Хайрюзов. «Нервюра»

Рассказ писателя Валерия Хайрюзова, номинанта Патриаршей литературной премии этого года.


В моей жизни, в детстве, случились три события, которыми я очень гордился. Первое — когда научился ездить на велосипеде, да не на детском, как многие начинают ныне, а на взрослом, для этого приходилось выгибаться, как червяк, под рамой, чтобы достать ногами педали. Второй подвиг я совершил, когда научился плавать. Там главным было преодолеть чувство страха перед глубиной, поскольку мне не раз приходилось слышать, что на озере Курейка в воде обитает русалка, она может схватить за ногу и утащить в глубину. Моя завсегдашняя подружка и одноклассница Аня Пчёлкина потешалась над моими выпученными от страха глазами, когда я, держась берега, делал отчаянную попытку проплыть кружок, по-собачьи загребая под себя растопыренными пальцами холодную воду. Она же, стройненькая и прямая, подходила к берегу и, вытянув вперед ладошки, прямо надо мною прыгала в воду, показывая, что нырять и плавать можно легко, свободно, и что она чуть ли не та самая русалка, которой глубина в радость.
И, наконец, коньки! У Ани были хоть и девчачьи, но настоящие, на них она даже не каталась, а летала по льду в белых ботинках! Швыркая носом, я в очередной раз приматывал отрезками от бельевой веревки заржавевшие снегурки к подшитым валенкам и на дрожащих непослушных ногах даже не скатывался, а выползал на лед.
— Юрка, да это совсем просто! — смеялась она. — Главное здесь — научиться держать равновесие.
Легко сказать научись, когда затянутые в закругленную сталь ноги не катили, а то и дело взлетали вверх, хлопнувшись на спину каждый раз приходилось на себе ощущать что сила трения не зависит от площади соприкосновения. Надо отдать должное моей подруге, когда я падал, она тут же подлетала ко мне и помогала встать, не забывая спросить: «Юр, тебе не больно? Ты держи ноги твердо — и все получится», и, придерживая меня как ребенка, катила по льду. Но постепенно ее усилия начали давать свои плоды, я самостоятельно, уже без ее подмоги, начал перемещаться по льду.
И все же однажды я сумел не только удивить Аню, но и забыть все свои промахи и падения. В одной детской книге я прочитал, что китайцы давным-давно придумали запускать в воздух бумажных змеев. По картинкам я попытался собрать змея, но у меня не получалось. На помощь пришел отец. Он настругал тонких фанерных палочек, скрепил из них по уголкам ниткой четырехугольный каркас. Затем крест-накрест соединил углы, обклеил продолговатый квадрат газетным листом, концы трех ниток собрал как бы шалашиком посреди квадрата и привязал к вершине катушку с нитками, а к нижней реечке для устойчивости и равновесия — тонкий тряпичный хвостик. Мы вышли в огород, и о чудо! Склеенный и собранный из тонких реек змей, поймав плотный ветерок, выпорхнул из отцовских рук и, виляя хвостиком, потянул бумажную рамку вверх. Разматывая с катушки нитку, отец потихоньку отпускал змея, и он по большой дуге, подставив свою бумажную грудь невидимому потоку, послушно стал подниматься над крышами домов в бездонную глубину неба. Передав мне катушку с нитками, отец ушел по своим делам. И тут к нам прибежала Аня. Подставив ладонь ко лбу, она стала следить, как я, разматывая катушку, отпускал змея на большую высоту.
— Ты че, сам сделал? — каким-то незнакомым, удивленным голосом спросила она.
— Не-е-е, отец помог, — признался я.
— Юр, а можно мне подержать твоего змея? — неожиданно попросила она.
В голосе Ани я уловил незнакомые нотки.
— Конечно, — быстро согласился я, — только крепче держи катушку.
— А он не упадет?
— Не, не упадет, а ты смотри под ноги, еще чего доброго споткнешься.
— Как бы мне хотелось быть на месте этого бумажного змея! — призналась она, возвращая катушку. — Весь мир под тобой, дома, улицы, крыши… А ты одна рядом с ним в небе, и можно даже потрогать солнышко.
— Ты чего, сдурела? — прервал я. — От солнца можно сгореть, как Икар.
— А кто такой Икар?..
— Икар — сын Дедала. Они жили в Древней Греции на острове Крит, — и неожиданно для себя я рассказал Ане, что записался в авиамодельный кружок и что там мы будем делать настоящие самолеты и планера.
— А я хожу на курсы кройки и шитья, — призналась она, и, почувствовав, что меня это не впечатлило, добавила, что ее родители наняли для нее репетитора для занятий по английскому языку. — Кстати, ее муж, Яков Иванович, руководит тем самым кружком, в который записался ты.
В нашем предместье Яков Иванович был известным человеком, говорили, что он участвовал в войне с фашистами, сбил несколько немецких самолетов и был списан по здоровью. Для меня же главным было то, что он лучше всех знал дорогу в небо и совсем не был похож на наших школьных учителей. На занятия он приходил в старой, видавшей виды кожаной куртке, разворачивал чертежи моделей и развешивал их на стене. Впервые от него я услышал незнакомые прежде слова: шпангоут, лонжерон, перкаль, стрингер, киль, нервюра. Казалось, названия и слова падали из другого, досель неведомого мне мира. Однако больше всего мне нравилась поношенная летная куртка, от нее пахло кожей и махоркой, но мне тогда казалось, что она пахнет небом.
— Модели бывают трех типов: таймерная, резиномоторная и кордовая, — рассказывал Яков Иванович.
— А на какой поднялся в воздух Икар? — спросил я.
— Он летел на крыльях, которые собрал его отец Дедал. Сделаны они были из перьев, скреплены льняной нитью и смазаны воском. Перед тем как лететь отец предупредил Икара, чтобы тот не подниматься слишком высоко, так как солнце растопит воск и может произойти непоправимое. Но Икар не послушался и упал в море. Говорят, что это была первая письменно зафиксированная авиакатастрофа.
— А когда полетели наши? — допытывался я.
— Наши? — Яков Иванович потер лоб и улыбнулся. — Был у нас такой первый в своем роде аэронавт, подьячий Никита Крякутный. Говорят, он смастерил себе крылья и, забравшись на колокольню на глазах у царя Ивана Грозного, сиганул с нее и, перелетев через стену, приземлился на берегу реки.
«Человек — не птица, крыльев не имать. Аще кто приставит себе аки крылья деревянна, противу естества творит, за сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову, тело окаянного, пса смердящего, бросить свиньям на съедение, а выдумку после священная литургии огнем сжечь». Суров был царь и слова его были страшны…
Но над нашими головами все равно начали летать не только бумажные змеи, но и железные птицы, и мы, задрав головы, кричали им вслед:
Аэроплан, аэроплан,
Посади меня в карман…
А в кармане пусто —
Выросла капуста…
Яков Иванович предложил нам самим собрать авиамодели, на которых, с его слов, нам предстояло выступать на районных соревнованиях. Я выбрал резиномоторную. Самым сложным и трудоемким оказалось изготовить из тонкой березовой фанеры нервюры для крыльев. Поскольку времени на их вырезку требовалось много, я принес из школьного подвала фанеру домой, где у отца под крышей нашего деревянного дома была оборудована мастерская. Там стоял верстак, а на стене были развешаны разные инструменты: пилы, молотки, напильники, острые сапожные ножи, пассатижи, кусачки, паяльники и прочие необходимые в хозяйстве вещи.
Заметив, что Аня серьезно заинтересовалась полетом воздушного змея, я пригласил ее к нам домой. Попасть в мастерскую было непросто, сначала по деревянной лестнице надо было подняться на сени, затем пройти под крышу. Поначалу Аня боялась: деревянная лестница была старой и шаткой. Но любопытство победило. Так же осторожно, как когда-то она меня вела по льду, я помог подняться ей на сени. Очутившись на твердой застеленной крыше сеней, Аня с благодарностью глянула на меня.
— Ой, какой отсюда вид! — воскликнула она, придерживая рукой от налетающего ветра свою широкую красную юбку. — Отсюда можно запускать не только змеев, но даже и планер.
— Их еще надо сделать, — заметил я, стараясь не обращать внимание на ее развевающую юбку, и показал ей шаблон — продолговатую, с плавной горбинкой, вырезанную из тонкой березовой фанеры загогулину. — Это нервюра! — гордость переполняла меня. Французы говорят ребро.
И добавил, что для крыла надо вырезать двадцать четыре штуки — по двенадцать на каждое крыло.
Аня взяла шаблон и недоуменно пожала плечами:
—Только и всего? Мне она напоминает скелетик рыбки. Ой, нет! Тhat’s the Nike logo! Это логотип фирмы Найк. Взмах крыла древнегреческой богини Ники.
Я вздохнул. Конечно, ногами можно выписывать разные пируэты на льду, и даже свободно шпарить по-английски. Придумала какой-то скелетик! Что с них возьмешь! У них на уме одно: фантики да бантики.
— Согласно закону Бернулли (фамилию автора закона я, откашлявшись, для солидности произнес с особым удовольствием) устанавливается зависимость между скоростью потока воздуха и его давлением. Ну, это когда воздух обтекает крыло. Так вот, при движении крыла скорость обтекания сверху гораздо быстрее, чем снизу, а значит, крыло стремится туда, где давление меньше. То есть, у него появляется подъемная сила. В этом и есть предназначение этих самых нервюр. Все поняла?
— Как? Как ты ее назвал? — переспросила Аня, раскрыв во всю ширь свои васильковые глаза.
— Нер-вю-ра! — по слогам произнес я.
— Ой, как это здорово! — неожиданно воскликнула она. — Твое имя Юра, а меня дома дедушка Кузьма называет Нюрой. Юра и Нюра, получается нервюра. Деда, когда я мешаюсь, называет меня пчелой. Мол, крутишься и жужжишь, как пчела.
У деда Кузьмы в деревне была пасека и Аня не раз приглашала меня к нему в деревню, где можно было не только попробовать меду, но дед обязательно давал баночку со свежим медом домой.
— А можно, я буду помогать вырезать тебе эти самые нервюры?
— Это сложно, еще порежешься. Вот посмотри, — и показал заклеенные пластырем пальцы.
— Зачем же обязательно резать ножом? Можно выпиливать профиль. Нарезать пилой заготовки, дрелью просверлить дырки, вставить в нее пилку — и вырезай себе на здоровье.
— Но их надо же держать, а у меня всего две руки!
— Заготовки можно зажать в тиски, — немного подумав, предложила Аня. — У тебя есть лобзик?
— Есть. У меня все есть! И казеиновый клей есть, и авиационный для перкали, он называется эмалитом. А еще фанера и папиросная бумага, — похвастался я. — Папиросной бумагой обклеивают нервюры, и получается настоящее легкое крыло.
Вообще-то верстак и все инструменты были отцовскими, но я одним словом для собственной значимости все присвоил себе.
— Можно мне попробовать? — кивнула Аня на лобзик. — А потом ты обработаешь их напильником. Тогда нервюры будут все одинаковые, красивые и ровные.
Я с удивлением глянул на нее. Похоже я напрасно сомневался в ее технических способностях, голова у нее варила. Особенно мне понравилось, что нервюры должны быть красивыми.
—Ты не беспокойся, я все сделаю аккуратно. Попилю и отдам лобзик тебе, — предложила Аня, когда я закрепил фанерные заготовки в тиски.
— Ну, если тебе так хочется, — милостиво согласился я.
Высунув язык, Аня начала старательно двигать лобзиком — жиг-жиг снизу вверх. Недаром говорят, что люди любят смотреть, как течет вода, как горит костер и как работают другие. Двигая лобзиком Аня напевала: Юра! Что ты смотришь хмуро. Нас поднимет в небо, тонкая нервюра.
— А ты переведи это на английский, — попросил я.
— На английский? — Аня хитровато улыбнулась. — Уилл флай. Ай лайк ю.
— Сойдет! — шмыгнув носом сказал я.
Через какую-то минуту, когда я решил прибраться на верстаке, неожиданно услышал резкий щелчок.
— Ой, я сломала пилку! — расстроилась Аня. — Я нечаянно, хотела побыстрее, а пилка сломалась.
— Не зря говорят, что серьезное дело не терпит торопливых людей, — назидательным тоном проговорил я. — Нужно быть внимательным, спокойным, держать себя в руках и просчитывать каждый шаг. — И вдруг я поймал себя на том, что повторяю те же самые слова Якова Ивановича, которые он произносил перед началом занятий.
— Да я не хотела, все как-то произошло неожиданно! — оправдывалась Аня
— Ничего, мы сейчас вставим новую. Недаром говорят: через тернии и поломки мы все равно поднимемся в небо, — успокаивал я Аню.
— Хочешь, я приду, когда ты будешь клеить папиросную бумагу, — предложила она. — Резать и кроить материал я научилась, а уж с бумагой и подавно справлюсь.
— Конечно приходи! Ты же знаешь, я всегда тебе рад. Вдвоем быстрее справимся.
И я пошел провожать Аню домой. Она шла молча, думая о чем-то своем, и даже не оглядываясь по сторонам.
— Значит, ты решил стать летчиком? — неожиданно спросила она, когда я, вздохнув, уже собрался идти обратно в мастерскую. От неожиданности я остановился. Впервые меня спросили о том, о чем я еще и не задумывался: что ждет меня впереди и куда я пойду после окончания школы. Если честно, то выбор у нас в поселке был небольшим. Нередко можно было слышать, что живут здесь чуть ли не сплошные бандюги. И по нам давно тюрьма плачет. В лучшем случае ребята становились шоферами или слесарями, а девчонки шли в продавцы. Но Аня как-то обмолвилась, что она мечтает поступить в театральное училище.
— Артисткой хочешь стать? — завистливо спрашивал я.
— Да, артисткой из погорелого театра. Буду петь и плясать в нашем заводском клубе, — рассмеялась Аня.
Я почесал себе затылок. Говорить о том, чего не знаешь, я не привык. Возможно, еще не пришло время. Как и все, гонял по пустырю мяч, бегал купаться на Курейку, чинил велосипед, ходил в школу. Чего тут думать? Живи да радуйся! А тут на тебе, такой непростой вопрос.
— А может, когда-нибудь возьмешь меня в свой самолет пассажиркой? — поймала мой растерянный взгляд Аня. — Ведь мы уже попробовали сделать нервюру. Как ты говоришь, именно она, согласно закону Бернулли, помогает самолету оторваться от земли.
— А еще она может уходить из-под ног, — я вспомнил, как раньше Аня поднимала меня с холодного льда.
— Да ты не думай! Все будет хорошо. Смотри вперед, тогда не запнешься, — засмеялась Аня и, чмокнув меня в щеку, побежала к себе домой.
Через несколько лет уже в летном училище на уроке по конструкции самолета преподаватель, показывая разрез крыла, скажет: «Подъемная сила крыла создается благодаря набору вот таких жестких профилей, которые французы назвали нервюрами».
Я слушал преподавателя, улыбался, мысленно перелетая в далекий и родной поселок. Первым письмом, которое пришло мне в училище было письмо от Ани: В письмо она вложила отдельно листок, где были ее незамысловатые стихи написанные почему-то в строчку:
Нюра и Юра, Анна и Юрий, Теплое лето, Пчелы и улий, Нюра плюс Юра, Память слаба, Это нервюра. Это судьба!

Источник: журнал «Православное книжное обозрение»








Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru