Издательский Совет Русской Православной Церкви: Крупинки

Главная Написать письмо Поиск Карта сайта Версия для печати

Поиск

ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Крупинки 31.01.2022

Крупинки

Рассказы и зарисовки писателя Владимира Крупина

НЕ РОЙ ЯМУ ДРУГОМУ

Пословица эта невольно вспомнилась, когда мне рассказали случай, бывший недавно в Кирове. Одному мужчине перед отпуском выдали и отпускные и зарплату, и еще так сошлось, что подошли премиальные и вознаграждение за рационализацию. Денег получилось рублей шестьсот. А в кассе не было иных денег, только трехрублевые ассигнации. И мужчине трешницами, новенькими трешницами отсчитали всю сумму.
Желая и посмешить и обрадовать свою жену, он разложил эти новенькие денежки в квартире на столах, на подоконниках, на полу.
Тут ему позвонил сосед. Вошел и обомлел — в квартире все аж зеленело от денег. Сосед чуть не зазаикался: "Что это?" А мужчина был веселый, придумал с ходу ответ: "Да вот, наделал, сушить разложил".
Сосед побежал домой и позвонил в милицию. Так и так — приезжайте, поймаете фальшивомонетчика.
Милиция приехала. Деньги так и лежали. Милиция с ходу спросила: "Где станок?" Сообразив, отчего заявилась милиция, мужчина пошутил: "У соседа прячу".
Один остался, двое пошли к соседу. И что же? Накрыли в квартире сделанный из дефицитных заводских деталей огромный самогонный аппарат.

ЛЕВЫЙ ЖЕНИХ

В Мурманске никто не удивляется, если две девушки, говоря друг с дружкой о женихах, спрашивают:
— Он у тебя какой: левый, правый?
Под этим вопросом кроется вот что. Юношей в Мурманске, не причастных к флоту, нет. И они делятся на две группы — те, кто, выйдя на корабле из Кольской губы, поворачивает налево, и те, кто направо. Те, кто налево, идут в загранплавание. Это чаще всего торговый флот, "торгаши", а те, кто идет вправо, идут в Арктику, на тяжелую работу. Это трудяги.
Знакомый, избороздивший всю Арктику мореман говорил мне, что левых от правых он отличит сразу.
— По какому признаку?
— По разговорам. Кто налево ходит, у нас их "леваками" зовут, выпьют рюмку, и пошло про барахло, да куда выгодней ходить, да какой язык, кроме английского, лучше учить. Ну, может, еще про баб поговорят. А мои трудяги, как выпьют, и все про работу, про работу и про работу. Еще выпьют, и опять про работу. А те все про тряпки. Зато, конечно, женам всего навезут.
Я понимаю, что деление огрубленно, и не хочу обижать торговый флот. Но факт есть факт — работяги Арктики почти никогда не уходят в левые рейсы, не переходят почти в "торгашей". Последних же иногда списывают. Обычно они не идут в Арктику, а находят работу на берегу. Не смогут в Арктике, так говорил мой арктический знакомый. Но списывают их редко, они держатся за место, пьют аккуратно, в разговорах сдержанны.
Есть о чем подумать мурманским девушкам.

НОЖИЧЕК

Раз в жизни я видел, как плачет старший брат, а это для меня, маленького мальчика, было страшно и незабываемо.
Пятьдесят второй год был настолько дождлив, что все вымокло. На полях жили утки, а приречные луга так и остались заливными. Чтобы спастись от безкормицы, косили в дальнем лесу "на полянах. И мы ходили. В дождь коси, в вёдро греби, говорит пословица. В то лето она была выполнена наполовину — дождь лил дни и ночи.
И вот, когда уже не чаяли спасения, дождь перестал, и брата, а с ним меня послали посмотреть, что сталось за это время со скошенной травой.
Мы пошли, это километров восемь, шли весело, брат обещал мне, когда придем в лес, дать на время перочинный ножик, он его сам заработал, двухлезвинный. Такой длинненький, гладенький. На щечках рисунки зверьков.
По пути был ручей, который мы никогда за препятствие не считали, а из-за дождей он разлился до того, что мы еле нашли узкое место, которое с разбегу перепрыгнули.
В лесу зеленая дорога лежала в воде, мы разулись и пошлепали босиком. Ботинки не потащили с собой, подцепили на заметное дерево.
Освободив руки, я попросил ножичек. Брат хватился — нет ножичка. Всего себя обыскал — нет. Мы хотели сразу идти обратно, но скрепились, заметили место и дошли до покоса.
Там было невеселое зрелище — все поляны были налиты водой, скошенная трава которая сгнила, которая проросла, но помню, что это не сильно нас расстроило, мы все думали о ножике. Пошли обратно, и от того места, где хватились, стали внимательно смотреть на дорогу. Вода на дороге была прозрачной, отстоялась, и мы б, конечно, заметили блестящий предмет. Но не было его. Мы прозевали даже обувь, за которой потом вернулись и снова вглядывались в свои, теперь уже двойные следы.
Вышли из леса, и тут я со страхом увидел, что брат беззвучно плачет. Он шел впереди, я боялся на него смотреть.
Последняя надежда была на ручей, на то место, где мы перепрыгивали ручей. Да, именно там мы и нашли ножичек. Но уже ничего не вырезали им, шли быстро и молча. Дома рассказали о том, что сено пропало.
Вспомнил я эту историю, когда мне подарили перочинный нож с пятнадцатью приспособлениями. Вернуть бы детство, вот бы нам с братом радость.


ДО ЧЕГО ДОШЛИ

Что нравственнее — волейбол или косьба? Футбол или колка дров? Разумеется, последнее. Дико представить занимающегося спортом монаха-отшельника, живущего более ста лет, бодрого, ясного умом и духом. И пища его — вода, хлеб и овощи.
Поневоле такие сопоставления приходят в голову, когда видишь, что все пространства между городами заполнены десятками тысяч турбаз и спортивных лагерей, а в них — миллионы людей, тренирующих непонятно для каких подвигов свои тела. Они бегут мимо работников, согнувшихся над грядками, мимо колющих дрова и несущих воду, мимо пастухов, взирающих на спортсменов в насмешливом недоумении. Что до того спортсменам! Они значительнее кого угодно. Посмотрите вокзалы, аэропорты — как энергично, уверенно, пренебрежительно к публике идут коллективы спортсменов, как проносятся мимо переполненных автобусных остановок полупустые автобусы спортивных обществ, как, развалясь каждый на два места, сидят, полулежат в них физически совершенные люди. О, они знают, что не они обслуживают зрителей, а зрители их. Они выложатся, когда надо, но они и потребуют, что надо за это. Они смеют так вести себя, ибо век спортивной славы короток, а потом... как знать, что будет потом... "Время мчится все быстрей, — поют они,— время стрессовых страстей... Темп — наш современный чародей".
Они бегут, эллински прекрасные и олимпийски спокойные, арийски уверенные в себе. И интересно, что стихают возгласы в их адрес:
"Лопату бы вам в руки!" Как-то не пристала лопата этой дорогой и все дорожающей спортивной форме, и вообще всему их виду. Не заставлять же рысака работать водовозной клячей.
— Господи,— говорят старухи,— не знай, до чего дойдем, а уж до чего дошли.
Старухи сидят на обочине около магазина и ждут продавщицу — уехала за хлебом и макаронами. Мимо, начиная поддавать в скорости, чтобы не опоздать к обеду, бегут их внуки. Инструктор едет сзади на велосипеде, подгоняет. Включает для бодрости магнитофон. Тот орёт на всю окрестность: "Это не просто гимнастика, это зарядка души..."

НА КАКОМ ЯЗЫКЕ?

Подошел до открытия к магазину и застал конец разговора. Худая старуха в сером фланелевом халате говорила похмельным мужикам:
— Серно-огненная кислота польется с неба!
— Ничего, это-то переживем,— отвечал один мужик,— нам лишь бы скорее открыли.
— Ну давай, дальше пугай,— говорил другой, отплёвываясь от горечи докуренного вконец окурка и раздумывая снова закуривать.— Чего ещё в твоем Завете?
— Кабы в моём, я бы вас пожалела,— отвечала старуха.— А тут никого не пожалеют, останутся жить только одни праведники.
— Так кто ж тогда останется? Этот, что ли? — мужик показал на меня и тут же спросил, войду ли я в их, пока неполный, коллектив.
— И все будут говорить на одном языке,— продолжала старуха.
— На каком?
— Бог знает.
Мужик все-таки надумал закурить. Закурил, подержал на ветерке сразу погасшую спичку и помечтал:
— Уж хоть бы на русском. А то доживём и не поймём, о чём говорят.

ЧУДЕСА КРЕСТНОГО ХОДА

Мои впечатления о чудесах связаны, в основном, с Великорецким крестным ходом. Который вот уже 600 лет ежегодно свершается в Вятской земле, проходя путь от Вятки к месту обретения иконы святителя Николая. Южная, обращенная к Спасским воротам Кремля, церковь Покровского собора, освящена в честь иконы святителя Николая Великорецкого. В последнее время Великорецкий крестный ход возглавляет о.Геннадий. Крестный ход идёт неделю. Три дня на реку Великую, день там, два обратно.

БАНКА КОНСЕРВОВ 

Мы шли обратно. Позади был праздничный молебен, купание в Великой после водосвятного молебна. Обратно нас обычно идет меньше раза в два, а то и в три. "Туда идут все, — говорит отец Геннадий, — и званые, и призванные, и оглашенные идут, а обратно — избранные".
В этот раз туда шло более тысячи людей, обратно — триста с небольшим. На привале, уже к вечеру, оказалось, что у нас и еды-то совсем мало. Сели мы своей группой, человек десять. Нет, больше. Отец Геннадий, две его дочери, маленький сын, врач Нина Аркадьевна, крановщик Саша из Чепецка, журналист Алексей из Саратова, я, еще двое певчих, диакон Андрей, еще кого-то и не помню. Открыли банку кильки в томатном соусе, разломали последнюю полбуханку, о.Геннадий благословил трапезу. Черпали по кругу. Еще были перышки зеленого лука. Саша всегда старался успеть в своем котелке вскипятить чай — хоть каждому по паре глоточков для бодрости.
И вот мы едим, едим. Наелись. Саша чай заваривает.
— Чего ж это не доели, — говорит Нина Аркадьевна, — не оставляйте, банку-то заканчивайте.
И тут мы и поразились. Нас больше десяти, банка консервов одна, да и то совсем маленькая. И полбуханки на всех разве много? А все наелись, все сыты. Я помню, потянулся к банке, чувствую, что больше не хочу, другие также. Попили Сашиного чайку. О.Геннадий прочел благодарственную молитву. Он меньше всех удивился, только улыбнулся, когда кто-то эти банки с килькой незаметно менял.
Нет, банка консервов была одна. А нас много. И все встали и пошли, будто со званого обеда.

НЕЗАПЕРТЫЙ ДОМ

Женщина, никак не могу вспомнить ее имя, рассказывала, и не только мне, как она в прошлом году пошла на крестный ход, и только к концу первого дня спохватилась, что оставила незакрытым дом. Дом на окраине Кирова, отдельный, больше в нем никто не живет. Ох, ах, что делать? Советовали ей вернуться, но она сказала: "Нет уж, пойду. Как Бог даст". И пошла. И прошла весь крестный ход. А это неделя.
Вернулась домой. Сразу почувствовала — в доме кто-то есть, дверь нараспашку. Нарастопашку, как у нас говорят. Она встала на крыльце, боится войти. Вдруг изнутри выходит молодой небритый мужчина, кидается перед ней на колени и кричит:
— Выпусти меня, выпусти меня ради Бога. Я тебе все верну, я тебе все отработаю, выпусти!
— Дверь же открыта, — ответила она, — выходи.
— Не могу, не могу! Старик не пускает.
— Какой старик?
— Невысокий такой, седенький. Я залез к тебе, холодильник очистил, еще чего прихватил, вот оно, все целое, и к двери пошел. А в дверях этот старик. И ничего не говорит. И так мне страшно. Ночью пытался выйти, он снова в дверях. Выпусти, или хоть в милицию сдай.
— Какая милиция, иди. Не поджег, и спасибо, ничего мне не надо.
— Старика боюсь.
Женщина прочитала молитву, выпустила этого мужчину.
Существует многократно проверенное поверье, что у тех, кто идёт на крестный ход, за это время ничего не случится ни с домом, ни с родными и близкими. Но верить одно, а испытать на себе — другое.

Источник

Владимир Крупин – лауреат Патриаршей литературной премии 2011 года.








Лицензия Creative Commons 2010 – 2024 Издательский Совет Русской Православной Церкви
Система Orphus Официальный сайт Русской Православной Церкви / Патриархия.ru