05.01.2021

Василий Дворцов: Встреча величайшего чуда…

О рождественских традициях размышляет известный писатель Василий Дворцов.

– Василий Владимирович, как Вы обычно отмечаете праздник Рождества Христова? Может быть у Вас есть свои особенные традиции?

– Надо ли объяснять, как мы, выросшие в СССР, в отношении этого праздника навсегда пребываем в чувстве вины? Когда-то мы сами по малолетству и атеистическому воспитанию ничего не знали про Рождественский пост и бездумно-искренне веселились под куранты и хлопушки с конфетти, потом новогодние утренники для наших детей вроде как бы и не мешали воздерживаться в пище, но, всё равно, концертно-театральными эмоциями вовлекали в преждевременность праздничных переживаний. Теперь, когда уже внуки восторженно прыгают зайчиками вокруг разноцветно мигающих ёлок, то кем нужно быть, чтобы разбить их восторженность назиданиями про общество потребления и производителей товаров, стимулирующих увеличение торгового оборота с ноября по февраль за счёт эксплуатации обессмысливания религиозных преданий и традиций, точнее – извращения сути... Сочельник, конечно, как бы отсекает новогоднюю суетность, но он сам уже предвкушение Праздника. Вот так и несёшь в храм неловкость от покаянной неуготованности, небрачности душевных одежд. Пожалуй, один раз пост и праздник для меня состоялись в предполагаемой полноте: своё пятидесятилетие я встречал в Могочинском Свято-Никольском монастыре, на севере Томской области. Вот в ту особо лютую зиму и попостился, и помолился в меру сил. И пережил сопричастие встрече величайшего чуда, изменившего мир абсолютно, совершенно – «нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася» Господа нашего Иисуса Христа.
А так-то у нас с супругой какой-то особой традиции встречи Рождества Христова нет. В памяти особо хранятся несколько пережитых по-настоящему всенощных бдений в монастырях, но чаще это самые обычные храмовые службы для нас, ленивых мирян. И последующие пышноблюдные столы с запечённой птицей по центру!

– Есть ли у Вас произведения, посвященные Рождеству?

– Есть. В недавно вышедшем в издательстве «Вольный странник» сборнике под редакцией Анастасии Черновой «В ожидании чуда» есть и мой рассказ «Детская молитва» о чуде, когда-то реально произошедшем в Вологодском захолустье. Однако здесь нам нужно оговорить некую образовавшуюся и закрепляющуюся понятийную путаницу принципиально разных литературных явлений, накрытых одинаковым наименованием по совершенно поверхностным признакам. «Рождественский рассказ» – литературный жанр, сложившийся в религиозно остывающем католическо-протестантском мировоззрении, и у нас прижившийся уже как феномен социальной культуры, слабо отсылающий к культу-генезису. Действительно, история невероятного преображения карикатурного скряги Эбенизера Скруджа в столь же карикатурного мецената никакого отношения, – как бы не привязывали литературоведы диккенсовский анекдот к средневековым католическим рождественским мистериям, – к событию мирового коловорота вочеловечшанья Бога не имеет. Более того, сказочность, подчёркнутая детскость этой и последовавших «в жанре» историй предельно обнажает, подчёркивает пост-возрожденческое неверие в возможность такого духовного изменения. Для живущего только смутно-невнятными клочками памяти о Божьей благодати западноевропейца возрождение омертвелой грехом души через покаяние – давным-давно сказочка, фантастика, утопия, «девочка со спичками». Безблагодатность – тоска, рефлексирующая извращениями карнавалов, не понятна, природно чужда православию. И потому привязать к этой жанровой линии по формальным внешним признакам (календарная дата, хеппи-энд после смерти) наших Карамзина или Полевого, а тем более – Гоголя, не получается даже у бахтинцев. В нашей русской, а, значит, православной литературе преображение кающегося человека, его обращение к Богу из отчаянья, и безусловное (!) получение ответной благодатной помощи в восстании из греховности, в восстановлении богоподобного человека в человеке растленном – главная, сутевая линия. Гончаров, Достоевский, Островский…. Да, конечно, есть святочный цикл Лескова, даже скупой на нежности Чехов своей «Детворой» к жанру руку приложил, но это только как «детское» дополнение к высшему «взрослому» свидетельствованию того, что духовное преображение человека не только возможно, но необходимо, ибо оно – главное в его жизни. Посему повторюсь: все попытки аналогий православных чудо-историй и «рождественских рассказов» католико-протестантской безблагодатности противоестественны, противоприродны.

– Какие литературные произведения о Рождестве Вы любите?

– Мне кажется, чувство чуда, именно чувственное ощущение близости чуда более всего передаётся поэзией. Увы, поэзия с родного языка полноценно не переводима, поэтому могу поминать только наших, родных. Благо их, запечатлевших эту близость, неперечислимо: Афанасий Фет и Великий князь Константин Романов, Владимир Соловьёв и Иван Бунин, Максимилиан Волошин и Борис Пастернак… Конечно же, Блок, Есенин! Да разве кто-то из наших, первостепенных и в пантеоне мировой литературы, прошёл мимо этой темы?

– Есть традиция рекомендовать хорошие книги. Что Вы посоветуете?

– Уточнить бы: кому рекомендовать и с какой целью? Чтение – конечный, завершающий этап творческого акта, начатого автором, и читатель, если он достаточно образован, зряче берёт с полки ту или иную книгу того или иного писателя, дабы осознанно посоучаствовать во вполне конкретном творческом действе. Другое дело – необразованный человек, жаждущий исправить свою личностную несостоятельность…. Нет, трудно, даже неправильно рекомендовать чтение тому, кого ты не видишь, не знаешь и даже не чувствуешь. Это как раздавать лекарство наугад. Кого поучать? Скольких и скольким? Достоевский четыре года читал только Евангелие. Ничего другого, только Евангелие. Потому и стал Достоевским, а не Короленкой или Успенским.

– Как, на Ваш взгляд, будет развиваться книжная культура в ближайшие годы?

– Для противляющихся апостасии чтение классических Пушкина, Гончарова, Шолохова и – новых пушкиных, новых гончаровых, шолоховых останется жизненной необходимостью. Будут у нас и победы с изданием насущно важных истинных шедевров, и поражения со всё ускоряющимся сужением круга верных чтению. Впрочем, череды духоподъёма и духопадения в истории подобны качаниям маятника, приливам и отливам. Двести лет назад Гоголь ужасался: «Книжная литература прибегала к картинкам и типографической роскоши, чтоб ими привлечь к себе охлаждающееся внимание. Странностью неслыханных страстей, уродливостью исключений из человеческой природы силились повести и романы овладеть читателем. Всё, казалось, нагло навязывалось и напрашивалось само, без зазыва, как непотребная женщина, ловящая человека ночью на улице…».
Всё кружится, вертится, сменяясь и повторяясь, непреложно одно – Бог любит Россию, посмотрите, как щедро Он засевает её талантами. Так что будут даны нам новые лидеры в культуре, науке, хозяйстве, в военном деле, педагогике и поэзии, встанут посреди нас герои веры. От нас требуется лишь упорствовать, не отчаиваться, и помнить, всё время помнить: «просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам».

Татьяна Медведева

Василий Дворцов – заместитель председателя Правления, генеральный директор Союза писателей России. Номинант Патриаршей литературной премии 2019 года.