09.11.2018

Горящий дом

Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера / Автор вступит. статьи к.ин.н. С.В. Куликов. – М.: Редакция «Встреча». – 2018 г. – 600 с . ISBN 978-5-91761-805-0.

Интересно стилистическое решение книги: толщина в 600 страниц, мягкий переплет в европейской традиции и подкупающий некоторой интимностью мелкий шрифт обещают неторопливое чтение с перерывами для размышлений, но контрастируют с традиционно воспринимаемым как советский плакатным черно-красным шрифтом. Пару пустых страниц украсили рисунки, плакатные и детские одновременно, как из окон РОСТА, – солдат и рабочих, вождя на броневике, красноармейцев с винтовками, пулемета, серпа-молота. Как будто бы забавно. Но символичные пулевые отверстия на обложке стреляют в нашу память, требуют достать из души и активировать сопереживание трагическим страницам родной истории. Составителю издания это удалось, по-скольку никакой другой письменный источник не может сравниться с дневниковыми записями по силе восприятия.

Девять дневников, девять личностей – одна судьба: пережить Революцию. Для каждого из них революция стала своей. География их охвата довольно обширна: Москва, Петербург, Воронеж, Пенза, Полтава, Одесса, Волынская губерния. Но трудно согласиться, однако, с редактором издания в том, что из девяти авторов только двое, историки Ю.В. Готье и М.М. Богословский, оказались провидцами, в то время как другие семь, от «утонченного интеллектуального петербургского художника» А.Н. Бенуа до «юного провинциального революционера-марксиста» Д.В. Фибиха, «явили в своих записях картину полного и тотального непонимания происходящего». Оценка революционных событий присутствует во всех памятниках, попавших в книгу – выявляется она из текстов по-разному, в зависимости от условий: сословие, образование, возраст, профессия, мужчина или женщина… хотя уровень осмысления – разный.
Все девять дневников читаются запоем.

А. Бенуа сетует в 1916 г. на «окончательно зарвавшуюся и обреченную Россию», которая не хочет протянуть руку мира навстречу Германии из-за того, что ее интеллигенция и правительство спутаны «нелепой» национальной гордостью». Мы, пожалуй, простим подобную «политическую незрелость», идущую от его христианского пацифизма. Но Бенуа, как известнейшему художнику, можем довериться в точности описаний. Автор дневника был знаком со многими политическими деятелями дореволюционной России, знал и «новых». Он различал многообразные оттенки людских поступков, парой штрихов описывал происходящие события. А. Луначарского Бенуа характеризовал, например, как умного, ловкого, при этом безвольного неврастеника и абсолютно «незаинтересованного» в культуре человека. Образный, содержащий следы рефлексии язык художника подтверждает впечатление о том времени, которое многие из нас уже и оформили: в моральном аспекте это был общий морок, скоморошество, балаган, ненормальное людское напряжение.

Профессор Ю. Готье, известный историк, археолог и университетский преподаватель, записал в июле 1917 года: «Finis Russiae». Его заметки о будущем России жестки и пессимистичны, но его наблюдения за людскими характерами подкупают какой-то спокойной уверенностью в правоте. И тем удивительнее представляется решительность, с которой Готье участвовал в сохранении культурного наследия уже при советской России, когда стал руководителем библиотеки Румянцевского музея.

Юный гимназист, революционер-идеалист Д. Фибих считал, что «будущая жизнь человечества будет прекрасной», но в марте 1917-го он бы был более рад, если бы «на улицах лилась кровь, если бы бились на баррикадах, т.к. тогда он мог бы принести пользу, «мог хотя бы погибнуть».
  
А такая же юная Е.И. Лакиер, студентка, в июне 1917 записывает: «Россия – это горящий дом, а все ссорятся и решают вопрос, какими обоями его клеить». Личные заметки молодой девушки лаконичны, но информативны, описывают реалии перехода власти из рук в руки в Одессе. После известий об убийствах, совершенных большеви-ками и белыми, она пишет: «Я сделалась патриоткой и полюбила свою родину за ее страдания и несчастья». Ежедневные лишения своей семьи она констатирует в дневнике как бы мимоходом, с подкупающей непосредственностью, а изменение своего отношение к революции пытается отражать чуть не поэтапно: «Я все правею и правею и, наверно, доправею до монархистки… Уж теперь чистокровная кадетка, а еще не-давно была эсеркой». Дальнейшая судьба этой девушки неизвестна.

В заметках писателя В. Короленко на первый план выходит его литературный опыт. Дневники, кроме непосредственной своей цели зафиксировать все происходящее с ним в эти годы, предстают перед читателем и как готовые зарисовки художественного произведения.

Записки З.А. Денисьевской, самые малые по объему, это крик отчаяния, неже-лание принять свершающуюся трагедию общей жизни. Каждый из включенных в книгу дневников – боль и страдание живого человека от того, что происходит в России и с Россией в 1916–1918 годы. Но именно у сельской учительницы мы читаем такие важные заключения, которые мог бы сформулировать только настоящий преподаватель истории: «Нет правильного исторического взгляда на события, везде полное не-понимание общих причин, исторических законов; везде на все – личная точка зрения».

Молодой офицер К.В. Ананьев в 1916 году рвется быстрее попасть на фронт. Его не смущает, что «действительно будет тяжело на позициях»: «ведь миллионы людей выносят все, так почему мне, здоровому, молодому, не вынести – пустяки». В его дневнике находим день за днем фиксирование событий в действующей армии, взгляд человека «из окопа», имеющего непосредственное отношение к военнослужащим самых нижних чинов, которые впоследствии и явились одной из движущих сил революции.

Н.П. Окунев, служащий пароходства, 53–54 лет, в 1917–1918 гг. ежедневно фиксировал свои впечатления «с московских улиц» с горечью, но не без иронии: «Событий так много, они так значительны и сюрпризы, что всего и не опишешь». Замыкается книга символично, записью о трагическом конце Николая Второго. Подведен итог целой эпохи в истории России словами человека, который волею случая оказался ровесником последнего российского Императора. И подведен итог человеческой жизни. Окунев записал: «Было все: и бедствия, и неприятности, и утери, и разочарования, но не такие, какие предстоит пережить, включительно с предсмертными обстоятельствами; были и радости, и удачи, и приобретения, и очарования такие, каких уже никогда и нипочем впредь не будет. Прости-прощай, самые лучшие два десятка моей полувековой жизни! Иду остальным путем уже ковыляя и нисколько не надеясь на лучшие времена. Вечная память своему невозвратному детству, юности, молодости и мужеству, а рабу Божиему, новопреставленному Николаю: Царствие Небесное!»

Как много испытаний предстояло пережить авторам этих дневников, мы не знаем. Что претерпела России после 1917, мы помним.

Дневники сопровождаются статьями С.В. Куликова и С.Л. Фирсова, которые, несмотря на некоторые разночтения, вводят читателя в контекст событий начала ХХ века. Современные историки подчеркивают главную ценность изданных источников: русская революция 1917 года предстает перед нами глазами русских людей, очевидцев, глубоко любящих свое Отечество. И, добавим, независимо от их политических взглядов или отсутствия таковых, готовых за Отечество умереть.

«Моя революция…» стала лауреатом ХIII Открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу».

Ольга Вострикова