17.01.2017

Голоса земли

Рецензия на книгу Елены Шатько «Колокольный звон Белой Руси: тысячелетие традиции».

Отторгнутые от себя насильственной секуляризацией, уплощением духовного пространства, мы редко задаёмся простыми вопросами. Что есть колокол? Душа народа. Что есть его звон? Её плач, её торжество по Господу и по себе. Вслушаемся: сами названия белорусских городов, деревень и сёл – звенят. Бродница, Воронцевичи и Дубенец, Збироги и Ополь, Озяты и Рухча, Тростяница и Теребунь, Стригинь и Черск – что за дивная музыка! Разве случайно именно эта вдохновенная, трагическая земля – Белая Русь – отливает в общеславянской судьбе святостью небес, вод и лесов? Фундаментальная работа белорусского музыковеда-кампанолога (кампанология – ещё молодая наука о колоколах – А.С.) Елены Шатько, ставшая в 2016 году лауреатом XI конкурса «Просвещение через книгу», – лишь сегодня, но как вовремя! – описывает историю белорусского колокольного звона, начиная с самого его начала, XI века, по настоящее время. Главный итог пятнадцатилетних изысканий автора состоит в предметном и тщательном доказательстве того факта, что звонарному искусству Белой Руси больше тысячи лет (что максимум на триста лет меньше, чем у западных соседей), и оно – ровесник самого Русского Православия. Нет-нет, никаких претензий на первородство: Родиной колоколов, тогда еще четвероугольных, клёпаных из металлических листов, а не литых целиком, был и остаётся Древний Китай. В самой Европе массово звонить к службе стали не раньше 7 в. н.э., а первый удар колокола, согласно хроникам, раздался в 535 году в испанской Картахене, и пришла эта практика из разрушенного римлянами Карфагена. До изобретения собственно колоколов в храмах по всему миру на службу созывали трубы, «била» (с греч. – «давать знак») и клепала. В некоторых монастырях до сих пор можно увидеть деревянные, похожие на резные восьмёрки, колотушки, оповещающие причт о начале и конце служб. По сравнению с Великой Русью, белорусские звоны более высоки: белорусы не соперничали с Западом и Востоком в весе колоколов (самый большой из них, почти 300-тонный, отлит в Мьянме), а просто звонили в кампаны, заказанные и своим «людвисарням», и мастерам из России, Польши, Балтии и Германии. Были в истории Белой Руси и периоды, когда звоны почти смолкали – в пору унии (XVII – перв.тр. XIX в.), с началом Первой Мировой войны, когда была предпринята не первая, но значительная эвакуация сотен белорусских колоколов в Россию, только частично вернувшихся на Родину уже после революции и Гражданской, и, разумеется, в пору Советской власти, враждебно настроенной к христианству в принципе. Автор книги застала поздних свидетелей советских гонений на церковь, приводя их безыскусные рассказы на русском и белорусском языках: вот молодые оглоеды срывают колокол с балок, и, впечатываясь в землю, он не звенит, а плачет, будто захлёбываясь в кратком рыдании. А вот гитлеровские «асвабадзители» от большевизма «милостливо разрешают» звонить, и сразу же начинают сбор «цветного металла». Изуверы сначала обещают оставить колокола, открыв приём аналогичного количества самоваров и прочей меди, но затем, как ни в чём не бывало, приезжают срывать «дзвоны», и церковным старостам приходится по ночам зарывать возлюбленные кампаны их в землю. А, не сумев спрятать церковное достояние, в отчаянии нападать с вилами на вооружённых до зубов автоматчиков. В год Победы вновь звонить разрешает лично Молотов, но последний колокольный завод на Валдае закрыт в 1930-м, и снова церковные старосты пишут письма во все края, разыскивают уцелевшее, собирают крохи на новое литьё…Таинственные, скитальческие судьбы! Как походят они на иконные! И пропадают, и обретаются. Далеко не все колокола, рассчитанные на века, так запросто, как можно думать, переживали своих создателей: их сбрасывали с колоколен, увозили неизвестно куда, ломали кувалдами, переплавляли на пушки; они же были предметом торга между удельными князьями, поскольку выступали в качестве военной добычи; отнятием их наказывали целый край, возвращением – жаловали. Тем удивительнее сквозь истории колоколов просматривается верность православных людей единожды избранной вере. Через все немыслимые и постоянные разорения Западной Руси, убийства священников и прихожан, которые так и тянет назвать геноцидом, протянута нить воли к свету, и именно такому, каким он описан Востоком, а не Западом. Вот ещё из интервью, приведённых автором: новые хозяева жизни из числа «революционно» настроенных пробуют сорвать с церковных куполов кресты, и, парализованные, падают замертво. А вот уже хрущёвские ответственные работники, ведомые манией беспощадной борьбы с Церковью, требуют опустошить колокольни, и звонарь отвечает им в полушутку – сейчас как поднимаусь, да как прозвоню по вам за упокой! – и те спешно ретируются. Запоминается – как не запомниться! – анекдотически «соломоново» решение одного из председателей колхоза – «Церкви на Пасху не открою, но ключи дам». Из-за чего вообще сыр-бор? – спросит секуляризованный до невменяемости житель мегаполиса. Подумаешь, одна часть олова на четыре части меди, плюс некоторые неизбежные примеси… А – «тулово», а – «голова», а – «язык»? Так поименованы части колокола, не намекая, но напрямую говоря, что он воспринимается народным сознанием не только личностью, наделённой иногда именем собственным (Николай, Марфа), но и зримым выразителем общих чаяний, голосом, обращённым от людей к Богу. Антропоморфность колокола легко перепроверить, просмотрев 250 фото, приложенных к монографии: на снимках медные герои книги выглядят… людьми, и никем иным, кроме людей. Застенчивые и горделивые, мечтательные и угрюмоватые, строгие и даже дурашливо аляповатые, покрытые сверху донизу надписями, мешающими, к слову, чистоте звона, – они видятся не «предметами материальной культуры», но сущностями, воплощениями поэтического сознания тех, кто их отлил, звонил в них, слушал десятками лет от рождения до смерти или даже просто проходил мимо. Да, в медицинском аспекте, в котором так любят воспринимать Веру доморощенные утилитаристы, колокол – инстинктивно найденный древними «эффективный очиститель атмосферы», врачеватель всевозможных хвороб от гриппа и ангины до мигрени и тифа. Да, целительные волны, возбуждаемые колокольными гармониками на всех слышимых и не слышимых частотах, дезинфицируют воздух, повышают иммунитет живых клеток, инициируя деятельность микролептонов, борящихся с вредными изотопами. Но это ли главное? Кампан – защитник, отгоняющий даже грозу, и именно потому в праздник, ещё по-язычески, на него повязывают ленточки, а звонить в него «на сбор», «во вся» и «по душе» может лишь чистый душой. Каждый из них славен тем, что он – и воплощённая верность, и зов к человеку и – Всевышнему. Именно поэтому ничего удивительного нет в том, что книга Елены Шатько отмечена наградой XI конкурса «Просвещение через книгу», проводимым Издательским советом Русской Православной Церкви: она еще не раз сослужит добрую службу не только профессиональным кампанологам, но и всем тем, для кого культура и традиция – далеко не пустой звук.

Сергей Арутюнов

Шатько Е.Г. Колокольный звон Белой Руси: тысячелетие традиции/ Е.Г. Шатько. — Минск: Братство в честь св. Архистратига Михаила: «Медиа», 2015. – 608 с.: фот.+2 электрон. опт. диска (DVD-ROM).

Источник