13.01.2017
Око веры
Рецензия на книгу священника Сергия Третьякова «Валаамские светильники духа», вышедшую в 2015 году в издательстве Сретенского ставропигиального мужского монастыря.
В 2016 году эксперты XI конкурса «Просвещение через книгу», проводившегося Издательским советом Русской Православной Церкви по благословению Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, отметили труд священника Сергия Третьякова, посвященный истории валаамского монашества, первой премией в номинации «Первая авторская книга».
Это событие можно считать знаковым: в обществе постоянно растет интерес к судьбам людей, избравших иноческий путь, их подвиг становится всё более очевидным для многих, приходящих к вере. С другой стороны, растут и требования к подобного рода изданиям.
Чего только ни слышится в самом названии Валаама, но больше всего – грохот морских валов и сталкивающихся во время свирепого северного шторма льдин. Оправдано может быть такое впечатление тем, что Валаам – место всероссийской духовной брани, упорной как ничто иное в многотрудной и церковной, и, пожалуй, светской истории России.
Повествуя о насельниках, что подвизались в монастыре во второй половине XIX и XX веков, священник Сергий Третьяков неукоснительно придерживается хронологического принципа, излагая краткое житие монахов таким, каким оно предстает в уцелевших архивных записях.
В «Валаамских светильниках духа» воссоздается уникальное поколение – крестьянские и мещанские дети 1820–80-х гг. рождения, примерно, к сорока годам ощутившие настоятельную потребность в уходе от мира и полностью посвятившие себя Богу. Принятые послушниками, затем постриженные в монашество, схиму и Великую схиму, они достигают старчества как состояния духа.
Монах есть бездна терпения, море смирения и океан послушания
Тесный путь… Представить себе участь монаха мирянин не в состоянии. Кто из мужчин, познавших и красоту, и яростные козни «мира», не мечтал однажды «бросить всё» и уйти куда глаза глядят, только бы отныне и вовеки пребывать наедине с собою и Богом… Тлен мира ощущают почти все, достигшие значительных высот. Богатство, слава, власть, имя, репутация, а с ней и имения, и сокровища, и впавшие в зависимость подчиненные – ничто из этого списка скоротечных благ не способно дать человеку ощущение вечного покоя, света и внутренней правоты. Потому лишь избранным, рано или поздно понявшим ничтожную суть соблазнов, удавалось претворить сокрушения о своей душе в судьбу. Отпугивает то, что анонимная по сути жизнь монаха, отрекшегося от всех земных радостей, полна печалей и скорбей гораздо в большей степени, чем любая мирская.
Непомерно напряжение физических и духовных сил, испытываемых постоянной внутренней молитвой и трудом на благо обители. Воин Христов, защищаемый Божественной благодатью, часто совершенно беззащитен перед одолевающим его «эхом» добровольно оставленного бытия. Лучшие люди Руси, монахи Валаама, Афона и многих других монастырей это испытание выдержали.
Небесная заря
«Монастырь подобен утренней яркой заре, и на эту зарю стекаются из разных губерний России пожить ради спасения своей души», – пишет схиигумен Иоанн (Алексеев).
Иные одиноко молятся за весь мир в храмах и келиях, другие часто против воли принимают у себя страждущих. Кто-то, не прерывая внутренней молитвы, с головой уходит в сложное монастырское хозяйство, а кто-то героически просто каждый вечер, оступаясь и падая, носит и носит по обледенелой тропинке воду из источника для братии, но все они врачеватели душ и, прежде всего, своей собственной.
«О! Какой я гадкий братоненавистник. Нет во мне ни капли братской любви: всё время или осуждаю, или злопамятствую, или ненавижу – вот мои доблести, скверного монаха ХХ века», – клянёт себя, сечёт плетьми и ест себя поедом один из добрейших людей столетия иеромонах Иустиниан (Серебряков). Лицемерит ли он? Ни секунды.
Многое непостижимо здесь мирянину, в том числе принятый на Валааме исихазм, практика умной молитвы и умного делания, отличные от затверженных наизусть и автоматически повторяемых формул подлинно творящей и действенной сутью.
Сколько ни потрудился, оставайся в мысли, будто бы ничего не сделано
Невозможно даже отдаленно представить себе и соблюдение годами строжайшего устава, и полное подчинение своей воли наставнику. Мирянин обязательно спросит: а если старец, безраздельно «помыкающий» послушником, владеющий тайными его помыслами, окажется «аналогом» армейского сержанта-самодура, заставляющего отжиматься в грязи или маршировать по плацу в бурю? Но – чувствуете? – этот вопрос звучит из мира и питается миром, и, следовательно, в монастыре, противопоставившем себя миру, уже должен звучать иначе.
Русские монастыри – не убежища для социальных аутсайдеров, но действующие части духовного воинства, насмерть противостоящего стяжанию, вырабатывающего альтернативную модель существования на земле – братскую, но ущемляющую себя во всём ради познания истины.
Бессмысленно видеть в русском монахе индивидуалиста-стоика, нашедшего оправдание личной непригодности для общих работ. Монастырские сады и огороды, промышленные и художественные мастерские, гостиница и канцелярия, музей и библиотека, даже фотолаборатория и сейсмостанция куда более осмысленнее многих и многих светских «учреждений». Неустанный труд и в Царствии Божием – так может читаться незримый девиз воинов Христа.
«Земля никогда не будет превращена в рай, пока будет существовать настоящий порядок вещей», – пишет «авва русского Афона» Харитон. Так кто же здесь истинный революционер, преобразователь действительности? Неужели члены РСДРП? И чем, как не завистью, объяснимы неистовства большевиков по отношению к монастырским труженикам, отшельникам, молитвенникам?
Легко шестым чувством и в миру опознать человека, от которого веет высшей свободой, – того, рядом с кем быть отрадно словно в тени при зное и при жарком очаге в сильный мороз. Рядом с монахом чувствуешь, что хоть и рожден он человеком, он не только человек, но и нечто большее. И для этого мало объявить себя отрекшимся от греха –следует сделаться высшей сущностью, достигнув постоянного доброжелательства к ближним и дальним («будто Ангел меня пригласил, а не мужичок простой»), высокой нетерпимости к собственным слабостям. В итоге же – инобытийного взгляда на вещи, а посему и крайнего бытового аскетизма-нестяжания, в котором состоит один из самых радикальных вызовов миру, множимый безудержным доверием к Создателю.
Первый плод духовного подвига есть слезы
«В аду много и митрополитов, и епископов, и Патриархов. Не сан, а чистота сердца делает достойным», – бесстрашно пишет всё тот же Иустиниан (Серебряков). Проводится черта и тут же стирается: «Большие дарования даются на большие искушения». Но и блестяще образованный, изрядный в духовных сочинениях и переписке, и неграмотный, избегающий не то что поучать, но и молвить лишнее, казалось бы, разнятся, но парадоксально едины в главном – не в принадлежности сословию или клану, но в нелицемерной человечности.
Маврикий и Вениамин, Агапий и Авель, Никита и Галактион. Антипа и Василий, Онуфрий и Авенир, Сила и Наум, Сисой и Иосиф; неродовитые мужи с простыми фамилиями: Баранов, Жигунов, Молодяшин, Осколков, Евдокимов, Егоров, Половинкин, Печенкин, Герасимов, Одинцов. Подвиг их будто бы доступен любому из нас, но – как бы не так! Каждая монашеская судьба – притча о том, что монашество и мир – два сообщающихся сосуда, но как же огромен второй и мал первый! Будто и впрямь через игольное ушко лежит путь к заветной и невозможной чистоте, но так созидается неусыпное Око Веры наиболее зрячими рецепторными волокнами нации.
Через мучительный ревматизм, слепоту, хвори и чудесные выздоровления прорываются к лучистому смирению со всеми скорбями русские герои, вырвавшие себя из одной тесноты, чтобы оказаться в гораздо более тесной, но – зовущей неотступно…
Сергей Арутюнов
Источник
